Поблагодарив соседей, он пошел к пустому дому. Прислонившись к клену, он внезапно услышал какой-то звук. Быстрее на крыльцо! Тишина. А через секунду все повторилось, только гораздо отчетливее. Едва слышная музыка, далекая и одновременно близкая. Открывая дверь, он различил, как воркуют голуби, а потом раздался детский смех. Он вбежал в темную прихожую. Никого. Смех оборвался, наверное, ему это все пригрезилось.

С тех пор он частенько слышит призрачный смех, но страха нет, наоборот, какая-то сила тянет его к дому. Так тянет, что он снова купил этот дом и живет в нем с детьми, которые почти не помнят маму. У них свой ритм, свои друзья, а мама осталась в прошлом. Смех они не слышат.

Что же произошло? Сначала в полиции решили, что он убил жену. Однако тела так и не нашли, равно как и мотива: не существовало ни другой женщины, ни завещания, ни страховки. Супруги жили на диво дружно. В конце концов он был полностью оправдан.

Тем не менее он не успокаивается. Раз существуют «он» и "я", значит, у него раздвоение личности. В иной ипостаси он вполне мог убить жену... Только зачем?

А если ее похитили? Никакой записки с требованием выкупа не приходило. Страшно представить, что мог сделать с молодой, красивой женщиной похититель, которому не нужны деньги... Нет, он даже думать об этом не смеет. Пусть бы лучше она сбежала с другим! Кто знает, может, с ним она была несчастна, а другой мужчина дал ей то, о чем она мечтала?

Он думает, горюет, мечтает. Закрывшись в спальне, грезит, что жена с ним, она не ушла, она здесь, рядом.

Где «здесь»? У него даже ответ есть, правда, нереальный, фантастический. Она вернулась в самые счастливые дни жизни, в молодость. Его теория не выдерживает никакой критики, зато утешает: каждый человек может проскользнуть в блаженное безвременье, и сейчас его жена счастлива и беззаботна. Иногда среди детского смеха ему слышится женский, и снова и снова он вспоминает строчки из поэмы Элиота. Кто знает, может, все так и есть. Мой голос затихает, сливаясь с детским смехом.

Четыре рассказа за десять лет. Да, плодовитым мое писательство не назовешь. Наверное, у плодовитых писателей есть какой-то секрет, например, особенная печатная машинка. Следующий рассказ, мрачный и юмористический одновременно, рассказывает о темной стороне писательской зависти. Этот рассказ длиннее, чем все предыдущие, и, начиная с него, в сборник войдут в основном новеллы. Трумэн Капоте, Джонни Карсон и шоу «Завтра», которые я упоминаю, сейчас не в моде, но, когда я попытался заменить их на современные аналоги, потерялся весь смысл. Со временем я понял почему. Трумэна и Джонни следовало оставить: этот рассказ идеально соответствует атмосфере 1983 года, года публикации. Л сейчас его следовало бы посвятить компьютеру.

* * *

Эрик дернулся, будто схватившись за оголенный провод. Перед глазами потемнело, по спине побежали мурашки.

Он искал кухонный стул. Его старый, любимый и единственный, вчера ночью был раздавлен в щепки дородной поэтессой, которая, потеряв равновесие, на него рухнула. Вообще-то поэтессой эту даму можно было назвать с большой натяжкой. На какого читателя рассчитаны ее произведения? Гостей кривило от пошлых рифм: любовь — морковь, розы — слезы. Разве это стихи? От стыда Эрик сквозь землю был готов провалиться.

У его литературных вечеров имелся определенный стандарт, который следовало поддерживать. Пара гостей вроде подобной поэтессы — и репутации конец. Издательство «Сабвей пресс» недавно выпустило сборник рассказов Эрика под оригинальным названием «Перерождение», а в журнале «Провинциальные умы» выходила его ежемесячная колонка с обзором новинок литературы.