– Ты понял, с кем связался? – прорычал Дикушин, делая шаг внутрь квартиры. От него разило смесью перегара и Comme des Garcons Odeur 71. – Связался с кем, понял? С кем? Понял? Связался?

– Сандра, звони в полицию, я его задержу, – сказал Эдди, хотя, возможно, это азбукой Морзе выстучали его зубы. Так или иначе, Сандра его поняла. Выскочив из постели, она ринулась к телефону во всем своем веснушатом великолепии. Вихрь золотых волос несся за ней, как волнистые линии скорости в комиксе. Дикушин невольно проводил ее взглядом. Сейчас или никогда, понял Эдди. Перехватив рожок так, что из тупой шпаги тот превратился в тупой кинжал, он изо всех сил ткнул им Дикушину в лоб.

К его собственному удивлению, рожок рассек кожу, хотя проник совсем неглубоко; лицо Дикушина, не менее удивленное, моментально залила кровь. Громко капая на линолеум, он сделал три неверных шага внутрь квартиры и сел на пол примерно там, где вечером целовались Сандра и Эдди.

– Кто это?! – завопила обретшая дар речи Сандра.

– Да мудак один, – сказал Эдди, не выпуская рожок. Из давешнего шпионского триллера он, кажется, перенесся в какой-то менее благородный жанр.

– Как он сюда попал?!

– Понятия не имею. А, нет. Имею. Я сам продиктовал адрес его падавану.

– Бинт, – проныл Дикушин. – Бинт дайте.

– Мне в 911 звонить или как? – спросила Сандра уже более спокойным голосом, закутываясь в халат.

– Нет, – ответил Дикушин. – Не надо.

– Это мы сейчас сами решим, – сказал Эдди и сунул Дикушину пачку салфеток со стола. – Что вы здесь делаете?

– Я пришел сделать тебя отдать права на песню, – сказал Дикушин, промакивая лоб. Салфетки одна за другой чернели и падали на пол тяжелыми комками. Странным образом для самопровозглашенного гения и человека с абсолютной, опять же по его словам, памятью за тридцать лет жизни в Штатах Дикушин так и не выучил толком английский. Алану он умудрялся преподносить это как доказательство собственной власти над людскими умами: ему не нужен был язык. Никому не нужен был язык. Женщина решает, спать с тобой или нет, в первые семь секунд общения. Партнеры тебе доверяют или нет. За политика голосуют по невербальным сигналам. В лучшие дни подобные пошлости сыпались из Славы, как леденцы из пиньяты.

– Что?!

– Я слышал вашу новую песню, – сонным голосом сказал Дикушин. – Алан говорит, твоя. Нам она нужна. Ты не даешь. Я пришел сделать тебя убежденным ее отдать. Пожалуйста?

Рана от рожка, как ухмылка, перечеркивала весь его лоб наискось. Когда, дойдя до “пожалуйста”, Дикушин поднял просительно брови, она открылась шире; по крыльям крупного носа с удвоенной силой потекла кровь.

– Я… я не понимаю, – сказал Эдди. – И вы прилетели сюда первым рейсом, чтобы… чтобы… нет, не понимаю.

– Нечего понимать, – разозлился внезапно Дикушин. В ответ Сандра показала ему телефон с набранным 911; ее палец навис над кнопкой вызова. – Ты не заслуживаешь этой песни. Я заслуживаю.

– Еще скажите, что меня не существует, – ответил Эдди. – Это у вас с Аланом, кажется, популярная теория на все случаи жизни.

– Вас… никого… не… существует, – просипел Дикушин, клюя носом. – Вы все сон богини Иштар.

– Он пьян или псих? – спросила Сандра с любопытством.

Дикушин снова поднял поникшую было голову.

– Я не пьянею, – гордо сообщил он. – Я расщепляю спирт усилием воли.

– Понятно, спасибо, – Сандра нажала на вызов.