Она замолкла, потому что, услышав ее, Дикушин криво встал, с размаху наклеил себе на лоб целую пачку салфеток и, хромая на правую ногу, вывалился за дверь. Некоторое время его поскуливания и ругань, удаляясь, доносились с лестницы, пока не затихли совсем.

Эдди выглянул в совсем уже светлое окно. Сандра встала рядом, дыша ему в плечо. Выяснилось, что Дикушин запарковал свой прокатный “хюндай” на газоне перед Сандриным зданием, сломав почтовый ящик. Он влез в машину, почему-то с пассажирской стороны, посидел там с минуту, дал уверенный задний ход на проезжую часть, снес зеркальце соседскому пикапу и, виляя, укатил в рассвет.

– Я вымою пол, – пообещал Эдди и сунул окровавленный рожок в мусорник. – И дверь починю.

– Песню лучше поставь, – сказала Сандра, скидывая халат. – Кажется, я хочу ее послушать.

– Серьезно?

Сандра зашла нагишом в ванную, оставив дверь приоткрытой, и включила душ.

– Что я могу сказать, – крикнула она поверх шипящей воды. – У этого человека реальный дар убеждения!

Адреналин стремительно покидал кровеносную систему Эдди. Его руки тряслись. Он почувствовал, что сейчас расплачется. Из двери ванной повалил пар. К черту. Он сдернул джинсы, вытер глаза и твердым шагом – максимально твердым, на который может быть способен истерикующий голый мужчина в чужой квартире, – направился туда, где его ждали.

Перед сценой столпилось около сотни зрителей. Эдди сидел на траве в дальнем конце газона, не боясь запачкать и без того убитые джинсы. Колени холодил бумажный пакет с полувыпитой бутылкой белого вина. Полчаса назад он послал Алану эсэмэс следующего содержания:

“Мантра смирения” твоя.

Надеюсь, она будет нужна тебе все реже.

Теперь ему было любопытно, сыграют они ее или нет и если сыграют, то как.

Группа оставила новый хит на самый конец выступления. Брет прекрасно справился с обеими партиями – он просто перевел песню в ми и играл бас на открытых нижних струнах, одновременно выводя главную тему на самом верху грифа. Когда он начал, с газона перед сценой донеслось несколько одобрительных возгласов: рифф узнали.

Группа растянула “Мантру” минут на пять, закончив ее а капелла под ритмические аплодисменты выросшей за это время толпы. Человек десять построились в очередь за диском. Эдди представил себе, как Алан смущенно объясняет каждому из них, что на альбоме этой песни нет.

Между сетами большинство зрителей разбредались к обступившим парк киоскам за корн-догами и лимонадом, но Эдди не спешил уходить. Даже рискуя быть увиденным со сцены, он не мог отказать себе в главном удовольствии: впервые за восемь лет сидеть без движения и смотреть, как Алан, Брет и Тони собирают инструменты. Родес-пиано он оставил в Энн-Арборе у Сандры. Через месяц оно будет завалено бумажным хламом. Через пять лет трехлетняя Эвелин Ю, погнавшись за котом, подломит ему одну из четырех ног, а себе набьет шишку о закругленный виниловый угол. Еще через пару лет она начнет на нем играть, но редко и без особой охоты.

“Инвертер” тем временем заканчивал сборы. Тони нацепил на себя круглый ранец с литаврами и тут же стал похожим на черепаху. Алан задумчиво наматывал шнур от микрофона на локоть. Брет взял у Тони ключи, ушел и вернулся уже за рулем, подведя порожний микроавтобус вплотную к правому боку сцены.

Пока трио грузилось, на их месте уже раскладывалась следующая группа. Это был квартет совсем молодых ребят – гитара, лэптоп, живой бас и электронные барабаны. К сцене лениво подтянулась горстка любопытных; перед самым краем, склонив голову к плечу, встала тонконогая черноволосая девушка в летнем платье воланом.