Технологическая изощренность хозяев росла параллельно их деловой хватке. Когда наступила эра видеомагнитофона, гостей принялись насильно усаживать в фойе перед телеэкраном, на котором с помощью гравюр, фотографий и пары актеров-любителей в исторически достоверных костюмах разворачивалась славная история клана Кху. Далее шли фрагменты из забытого на Западе “Пламени над Пекином”. Смотритель дома споро продавал зевающим австралийцам и шведам соленые орешки и сельтерскую воду. Именно его наблюдательности, пожалуй, и обязаны мы следующим развитием событий.

В конце 1980-х смотритель – старик, чья родословная лишь мимолетно соприкасалась с могучим генеалогическим древом Кху, успевший одряхлеть на своей необременительной должности, – заметил, что туристов из Европы зачастую приводит в восторг один из продающихся в фойе напитков – охлажденный хризантемовый чай. Американцам он, как правило, претил, будучи чересчур сладким; австралийцы, те вообще предпочитали пиво. Среди гостей же из Старого Света было отнюдь не редкостью забежать в Кху-Коньзи по второму разу перед отъездом из Пенанга с единственной целью – выпить хризантемового чая.

Кипятить, настаивать и охлаждать напиток по пять раз на дню становилось невмоготу, а просить помощи старик стеснялся, подозревал, что его попросту заменят расторопным юношей. Однажды, не придавая своим действиям особого значения, он попросту наполнил хризантемовым сиропом сифон для сельтерской и подал результат первому курносому блондину из посетителей. Из медного носика с ревом исторглась пенная розоватая шипучка. В тот день, как назло, перед коньзи остановился автобус немецкого комплексного тура. За газированным чаем выстроилась очередь. В храм почти никто не зашел.

К пяти вечера вконец измученный смотритель, пропахший хризантемами и потом, запер гостевое фойе и направился к старейшинам. Объяснить происходящее, не бросая тени на достояние и имя клана, было почти невозможно. Старик решил облечь свою жалобу в доспехи праведного гнева: жирные чужаки принимают нас за чайный салон; может, пора клану Кху временно прикрыть двери для всех, кроме самых достойных и состоятельных визитеров?

К удивлению смотрителя, бранить его не стали. Наоборот, старейшины выказали живейший интерес к истории о хризантемовой газировке и велели по возможности следить, выходцам из какой страны она больше всего по душе. Было также решено перевести к старику под начало продавщицу из сувенирного ларька, а в ларек нанять кого-нибудь еще. Таким образом, работа смотрителя сводилась к учету национальной принадлежности посетителей и – время от времени – ласковым взглядам в сторону юной Мэй, в руках которой восторженно горланил старый сифон.

Полгода спустя смотритель представил старейшинам свой отчет. Согласно его наблюдениям, наиболее равнодушно к хризантемовой газировке относились выходцы из экваториальных климатов, а также славяне, которых, впрочем, в Пенанге тогда видели редко. За ними шли североамериканцы (включая канадцев), англичане и коренные малайцы, затем скандинавы, французы и подданные КНР. Первыми, утверждал ненаучный труд, с огромным отрывом финишировали австрийцы и немцы, кидавшиеся на пойло как на медовуху Нибелунгов. На том и остановились. Один из старейшин, вооружившись международным реестром попечителей, ушел звонить в Берлин и Вену, а другой ласково похлопал старика по плечу и предложил обыкновенного, не хризантемового, чая лапсанг-сушонг.

Еще через шесть месяцев шипучка по (теперь уже “древнему”) рецепту Кху-Коньзи зафонтанировала из гораздо более серьезных сифонов. В Гамбурге и Куала-Лумпуре одновременно открылись офисы корпорации Chrysan Thé Beverage, GmbH. Продукт, направленный на западноевропейского потребителя, предполагалось назвать “КризанТэ” – каламбур оставлял французское слово “чай” болтаться на стебле подрезанной хризантемы.