Он поднял голову. Сна у него не было ни в одном глазу. Слезы – другое дело.

– У нее такой нос, – глухо сказал он. – Как бы тебе… вздернутый. И два клычка, вот так, под углом. И вся лиловая. Губы лиловые. И те и… другие. Лунки на ногтях. Каемка вокруг… ну, блин… Тоже лиловая, а дальше, наоборот, светлее. Волосы чернющие, понятное дело. Но не простые. И не кудрявые. А как… как зажеванная пленка. Понимаешь?

Я не понимал ни черта, но слушал как завороженный.

– Глаза, – продолжил Фред. – Глаза. Белки как… карамельки. Грудь… нет, не могу, не могу. Слушай! – он внезапно рванулся ко мне через всю кровать, схватил за рубашку, отпустил, махнул рукой, уселся обратно, уронил голову в ладони и продолжал бормотать оттуда: – Говорят, от этого дела, от эрвээра этого блядского, первым делом трескаются губы. А у нее и так всегда были треснутые. Когда со мной, так… вообще. До крови. Она еще облизывалась все время. Вот так. – Он, кажется, лизнул собственную ладонь, не отрывая ее от лица; мне не было видно.

– Это ты ей ром вез? – спросил я, просто чтобы что-то спросить.

– И да и нет. То есть ей, конечно. Но чтобы… это… вылить. – Он поднял мокрое лицо. – Ты понимаешь?

– Кажется. Начинаю.

– Ладно, хватит с-соплей. – Фред встал, несмело шагнул к выходу и со второй попытки ухватился за дверную ручку. – Как ты думаешь, когда нас отсюда?

– Со дня на день, Фред.

– Да. Со дня на день. Точно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал я, закрывая за ним дверь, и завалился обратно на кровать. Пошарил вокруг в поисках развлечений. В ящике ночного столика нашлась брошюра на четырех языках с объяснением, как работает кондиционер (Air Conditioner. Aire Acondicionado. Climatisation. Klimaanlage). Кондиционер не работал. Я лежал и читал эту брошюру, слушая нарастающий по частоте и громкости кашель за стеной. Квадрат белесого пластика начинал наполняться рассеянным солнцем десятого дня.

Улицу Армянскую все это великолепие не затронуло. Ее отличает разве что обилие коньзи, китайских клановых домов, большинство из которых за последнее столетие пришли в упадок вслед за воздвигшими их кланами. Узнать такие легко: окна забиты крест-накрест, древний замок приржавел к щеколде, в многочисленные щели рассохшихся ворот видно, как между плит внутреннего дворика топорщатся узкие щетки травы. Есть дома побогаче, где в рядах закопченных дощечек на стене попечителей нет-нет да и встретишь новые, блестящие, с именами бостонских врачей и шанхайских автодилеров. А неподалеку громоздится Кху-Коньзи, оплот одного из самых могущественных китайских кланов Малайзии. В чайных салонах Пенанга любят рассказывать, как в надцатых годах прошлого века семейство Кху, празднуя победу над враждебным кланом, перестаралось с сусальным золотом и пучеглазыми львами и получило мягкую коррективу свыше: коньзи сгорел дотла. Реставрация святилища, пусть и в более сдержанном стиле, истощила клановую казну, и с любопытных чужаков стали брать по паре ринггитов за экскурсию.

Так дом Кху превратился в туристическую достопримечательность. К шестидесятым годам во дворике уже вовсю шла торговля открытками и парасолями. Для сувениров построили стилизованный под пагоду ларек, а туристам выделили особое фойе, чтобы не толпились на жаркой и шаткой веранде. Вскоре заявился и Голливуд в лице второй съемочной группы ориентального эпоса “Пламя над Пекином” с Элизабет Тейлор в главной роли. Изначально предполагалось, что американцы снимут лишь несколько общих планов фасада, но режиссер второй группы влюбился в фактуру, позвонил режиссеру первой, и после недолгих переговоров съемки кульминационной битвы с коммунистами перенесли из павильона в Северной Каролине в церемониальный зал Кху-Коньзи.