Нет оснований полагать, что Чжуан-цзы допускал существование некоей реальности, онтологически отличающейся от мира человеческой деятельности. Для него человек живет «заодно с Небом и Землей», и его любимые герои – мастеровые люди, для которых труд не проклятие, а источник радости творчества.

Человеческое по-даосски – это Ноmо Fаbеr в его исконном значении: человек созидающий, ищущий в вещах лишь опору для прыжка в неведомое. Превыше всего человек, созидающий не вещи, а самого себя. Высшее назначение техники – обнажать беспредельную перспективу человека. Будучи воплощением человеческой воли к совершенной целостности, открытости человека неисчерпаемой полноте бытия, техника в основе своей противостоит идеологическим редукциям этой полноты, наклонности рассудка замыкать бесконечность природы в конечности понятия, что не позволяет человеку достичь удовлетворения (вспомним слова духа океана о вечной неудовлетворенности тех, кто мерит великое малым).

Таким образом, техническая деятельность, по Чжуан-цзы, необходима и оправданна в той мере, в какой она не нарушает, а, наоборот, подтверждает целостное видение мира, или, как выражался даосский философ, «единство промысла» (и чжи) человека. Вот почему в предельном своем раскрытии человеческий промысел у Чжуан-цзы совпадает со спонтанным течением жизни, безыскусной и неотступной потребностью жить. В одном месте его книги «постоянной природой» людей и, что еще более примечательно, их «небесной освобожденностью» (тянь фан) именуется то состояние, когда люди «ткут – и одеваются, пашут – и кормятся, каждый живет сам по себе и не угождает другим».

Должно быть ясно, что в даосской формуле «знать незнаемое» нет ничего от пресловутой «даосской мистики». В ней запечатлен фундаментальный принцип бытия человека как существа, отстраняющегося от мира и способного к творческому росту, способного перерастать самого себя, вести диалог и, следовательно, как существа социального. Это принцип самопостижения в беспредельной пустоте. Ничего удивительного, что тезис «знать незнаемое» не был исключительным достоянием даосов. Он принадлежит всей китайской мысли. Об эпистемологической пустоте в ее роли бездонного резервуара значений писал даже столь далекий от даосизма и сурово критиковавший его мыслитель, как Сюнь-цзы. (Добавим, что подобная идея пустоты созвучна многим современным представлениям о характере научного знания.)

Что же можно сказать в таком случае о понятии «небесного» у Чжуан-цзы? В наивном образе «четырех ног у коня» можно разглядеть намек на нечто неотъемлемо присущее вещи, нечто ей врожденное и интимное. И действительно: небесное определяется Чжуан-цзы просто как «данное от природы» и «внутреннее», т. е. нечто, представляющее имманентный источник бытия и внутреннюю, познавательную глубину всех форм культуры. Фрагмент из 6-й главы уточняет: знать небесное – это значит «брать жизнь от Неба» или «жить, укоренившись в Небе».

Мы можем соотнести «небесное» с известным нам понятием пустоты как импульса творческого обновления человека и вместе с тем горизонта беспредельной сферы человеческого промысла. Познание небесного соответствует осознанию имманентного истока мысли и всех душевных движений. Человек, познавший Небо, – это скорее Ноmо Sарiеns в даосском понимании, т. е. человек, уразумевший свою природу и назначение и тем самым – свою принадлежность миру. «Небесное» – бесконечная, всеобщая, живая Природа, в свете которой человек наделяется миссией последовательно и беспредельно восполнять себя. Открытие собственной бесконечности в сердце творческого порыва есть высшая ступень даосского познания. В нем находит завершение «человек созидающий».