Доркас стояла на коленях, спиной ко мне. Она всегда была стройной; теперь же ее плечи напоминали мне спинку деревянного кресла, на которое набросили женский жакет. Волосы цвета тусклого золота остались теми же, что и прежде, – ничуть не изменились с тех пор, как я впервые увидел ее в Саду Непробудного Сна. Перед ней на носилках лежало тело старика, владельца памятного мне ялика. И спина его была так пряма, а мертвое лицо так молодо, что я едва узнал беднягу. На полу возле нее стояла корзина, не большая, но и не очень маленькая, а также закупоренный кувшин для воды.

Я молча наблюдал за ней некоторое время, а потом ушел прочь. Если бы она пробыла там достаточно долго, я бы окликнул ее и обнял. Но явилась она совсем недавно, и я понял, что мне не следует этого делать. Пока я странствовал от Тракса до озера Диутурн, а оттуда до полей сражения, пока я был узником Водалуса и плыл вверх по Гьоллу, она возвращалась домой, туда, где жила лет сорок назад или больше, хоть ныне это место и пришло в упадок.

Да и я сам, ископаемое, облепленное древними реликвиями, точно смердящий труп – мухами, давно пришел в упадок. Не то чтобы я одряхлел под гнетом сознания Теклы, прежнего Автарха или живущей в нем сотни. Нет, не их память, но мои собственные воспоминания состарили меня, когда я думал о нас с Доркас, дрожавших на примятой осоке плавучей тропинки, продрогших и промокших до нитки, по очереди прикладывавшихся к горлышку фляжки Хильдегрина, как двое детей, которыми мы, в сущности, и были.

Я не отдавал себе отчета в том, куда направился после. Двинулся прямиком по длинной улице, наполненной тишиной, а когда та наконец закончилась, свернул наугад в сторону. Вскоре я вышел к Гьоллу и, бросив взгляд вниз по течению, увидел «Самру», который стоял на якоре в условленном месте. Заплывший сюда из открытого моря базилозавр не удивил бы меня сильнее.

Через несколько мгновений вокруг меня столпились ухмыляющиеся моряки. Капитан крепко пожал мне руку.

– Я боялся, что мы подоспеем слишком поздно, – признался он. – Я живо представлял, как ты борешься за свою жизнь на берегу, а между нами еще добрых пол‑лиги.

Помощник, чья беспросветная глупость заставляла его верить в лидерство капитана, хлопнул меня по плечу и крикнул:

– Уж он бы задал им жару!

33. ЦИТАДЕЛЬ АВТАРХА

Хотя каждая лига, отделявшая меня от Доркас, разрывала мне сердце, я испытывал несказанное облегчение, снова оказавшись на борту «Самру» и оставив позади все, что увидел на пустынном и мертвенно‑тихом юге.

Палубы, внешне не блиставшие чистотой, были сколочены из белого, свежесрубленного леса и ежедневно драились большой циновкой, так называемым «медведем», сплетенным из старых снастей. Перед завтраком на «медведя» усаживались два наших кока, и команде приходилось таскать их взад‑вперед по обшивке, тщательно отскабливая каждую пядь ее поверхности. Щели между досками заливали варом, поэтому палуба казалась улицей, вымощенной в соответствии со смелым фантастическим проектом.

Нос поднимался высоко вверх и загибался над палубой. Глаза – каждый зрачок величиной с тарелку и с небесно‑голубой радужной оболочкой, намалеванной самой яркой из имевшихся в распоряжении красок, – глядели в зеленоватую воду реки, выбирая надежный фарватер. Левый глаз плакал якорной цепью.

Раскрашенная резная фигура на носу, поддерживаемая (треугольным деревянным брасом, сверкала позолотой, изображая птицу вечности. Голова ее была женской, лицо длинное, аристократическое, глаза – крошечные черные точки. Ее полная отрешенность являла собой величественный комментарий на тему мрачного спокойствия тех, кто никогда не познает смерть.