Эмоции на фоне кислородного голодания мозга бушевали и переливались всеми цветами радуги, разбудив какие-то мазохистские наклонности организма, и Распутин с нетерпением ждал, когда же его почти распятое бренное тело покинет, наконец, бессмертная душа и вознесётся в рай, как и обещал в последнем сне Миронов. Когда во время розовой вспышки от очередной встречи с телефонным справочником Григорий увидел глаза генерала, не испугался и не удивился, а даже обрадовался.

— Артём Аркадьевич, наконец-то!

— Ты куда это собрался, щенок? — голос Миронова прогремел в голове, будто раскат грома, вытесняя все остальные звуки и ощущения.

— Ну как же… Вы же сами…

— Ты что, недотёпа, действительно думаешь, что человек приходит на этот свет только для того, чтобы помереть? И с чего ты решил, что это мучения? Это просто шутка жизни, проверка на вшивость. А ты сразу пропуск в рай захотел…

— Артём Аркадьевич, я же…

— Иди и служи! Живи и спасай тех, кто хочет жить, кто нуждается в твоей помощи. Не тебе решать, когда достаточно настрадался… Кстати, знаешь, что такое «апперкот»? Просто ты сейчас в шаге от этого великого познания…

Внутри головы будто взорвалась световая граната, всё погрузилось в темноту и только голос старшего оперуполномоченного скользил по барабанным перепонкам, как гвоздь по стеклу.

— Ты что, убил его, кусок урода?!!

— Так товарищ майор, я думал, что он привык уже, что я сверху шмаляю, и решил на противоходе… У него башка деревянная!

— Это ты, Заваров, деревянный! Причем полностью! Нет, Заваров, не выйдет из тебя толка. Твоё место в ППС или ОМОНе. Давай, отстегивай, реанимируй, не хватало нам еще ЧП прямо в оперчасти….

Очнулся Распутин в камере, где кроме него не было даже мышей и тараканов. Не успел толком прийти в себя, собрать в кучку пёстрые мысли, высыпающиеся из растерзанной головы, как за ним снова пришли.

…Вперёд. По сторонам не глядеть. Не оглядываться. Молчать. Через пару минут дошли до толстой, зелёной, местами облупленной решётчатой двери. За ней находился тощий милиционер в мятой форме, в кителе на размер больше, чем нужно. Из воротника, словно карандаш из стакана, торчала давно немытая шея. Усы на лице были близнецами чапаевских, но выглядели нелепо, словно он взял их поносить на время. Тощий открыл дверь, сержант расписался в журнале и подтолкнул Григория на выход. «Словно вещь сдали на базаре, — подумал Распутин. — Да, я для них просто вещь, только ходячая, и что будет со мной дальше никому неинтересно.»

Дверь со скрипом открылась, и курсант боковым зрением увидел сидящего сбоку спиной к двери армейского капитана. Эти плечи и руки он мог бы узнать даже при лунном свете.

— Ну вот, товарищ военный прокурор, — наигранно бодро, с неестественной улыбкой на лице прозвенел сидевший напротив него старший опер, — возвращаем вашего подопечного, как видите, в целости и сохранности. Вернули бы раньше, но ни документов, ни даже желания сообщить о себе он не имел. Поэтому пришлось до выяснения, так сказать…

— Да-да, — сарказм капитана был настолько узнаваемым, что Григорий невольно улыбнулся. — А синяк на скуле, это, видимо, от поцелуя дежурного?

— Так и было, — честно вытаращил глаза старший опер. — Так брать будете? Или оформляем возврат товара в связи с неудовлетворительным качеством?

— Забирать будем по-любому. Заверните, пожалуйста, — закончил разговор капитан, повернулся к курсанту и коротко ему подмигнул.

— Почему военный прокурор? — изумленно прошептал Распутин, когда они выходили из отделения.