— А для тебя то, что я говорю, кажется слишком умным? — вспылил Распутин и сразу же прикусил язык, понимая, что опять допустил ошибку.

— Заваров, проверь у гражданина подсоединение языка к мозгу. Нет ли где короткого замыкания? — лениво попросил старший опер, возясь с чем-то за спиной.

— Сей момент, — охотно отозвался младший, схватил со стола телефонный справочник и с размаху врезал Григорию по макушке.

Сгруппироваться Распутин не успел, шейные позвонки хрустнули, вжимаясь друг в друга. Глаза заволокло красным, изображение поплыло и курсант уже не сопротивлялся, когда ему надевали на распухшее лицо противогаз.

— Значит так, эскулап, — услышал он, как сквозь вату. — Ты сейчас быстро, но подробно рассказываешь, как и зачем ты убил генерала Миронова, подписываешь протокол и идешь отдыхать от нашего общества, — шипел прямо в ухо старший опер, — а если нет, я тебя прямо здесь научу дышать через задницу. Какой вариант тебе больше импонирует? Если первый — просто кивни.

«Генерала убили…» — каким-то посторонним фоном прошла через гришино сознание новая информация. Эмоций никаких не оставила. Во-первых, он ожидал чего-то подобного, а во-вторых, огненным протуберанцем билось в голове пламя паники и поиска выхода из создавшегося положения. Организм боролся за собственное существование и выдавал мысли цинично и односложно: «Генерал убит. Но не в этом трагедия. В данный момент плохо то, что подозреваемый — я. Или просто хотят грохнуть, чтобы на меня все списать. Им нужна информация. Нужно предоставить её и тогда есть шанс слезть живым с этой треклятой табуретки. Признание? Да и хрен с ним, важнее решить проблему здесь и сейчас.» Распутин закивал так решительно, что у старшего из рук вырвался хобот противогаза.

— Ну вот, — удовлетворённо хмыкнул голос у уха, — ты же хороший мальчик. Только непонятно, зачем притворяешься дебилом?

Резиновая маска противогаза нехотя сползла с лица и мгновенно вспотевший под ней курсант начал говорить, предполагая, что только это спасёт его от продолжения «веселья». Торопливо, сбиваясь и возвращаясь, пересказал все события этого дня, зачем-то долго вспоминал номер записи в журнале кастелянши, постарался по минутам вспомнить всё время, проведенное с генералом, и даже количество проигранных шахматных партий…

Старший с непонятной улыбкой ходил всё это время перед Григорием, крутил рукой хобот противогаза, кивал, морщился в отдельным местах и, наконец, не выдержал:

— Ты из принципа игнорируешь здравый смысл или у тебя к нему личная неприязнь? Я интересуюсь конкретными фактами, а ты что тут несёшь? С блеском ответил на все вопросы, которые тебе НЕ задавали! Короче, Склифосовский! Давай по существу. Нас интересует тип яда и тот, кто тебе его передал.

— Понимаете, — Распутин старательно таращил глаза и одновременно хмурился, чтобы быть более убедительным, — дело в том, что тип яда не определить, даже подержав его в руках, а передать можно способом, который исключает знакомство с контрагентом, вот, например…

— Как много интересного ты говоришь и как жаль, что меня это мало интересует. Повторяю, нам нужна фамилия заказчика и поставщика яда, описание самого процесса отравления. Вот смотри: на столе — постановление и определение об избрании меры пресечения в двух экземплярах. На одном — арест, на другом — подписка. И сейчас всё зависит только от тебя. Если подписываешь чистосердечное — в силе останется второе. Если продолжишь юродствовать — первое. Одним словом — признавайся, или в тюрьму. Пятнадцать минут на размышление.

Оперы вышли из кабинета, а Распутин остался наедине с ощущением полной нереальности происходящего, как будто продолжался и никак не кончался утренний сон.