Позвольте, я вам дам старинный рецепт моей страны.

Возьмите какую-нибудь истину, осторожно поднимите ее на высоту человека, посмотрите, по кому она бьет, кого убивает, что дает, что разрушает, затем поднесите ее к своему носу, подольше понюхайте ее, проверьте, не пахнет ли от нее мертвечиной, после этого откусите маленький кусочек, попробуйте, подержите подольше на языке, тщательно прожуйте и наконец проглотите: посмотрите, не заболит ли у вас от нее живот и не полезет ли она у вас тут же наружу, и если этого не произошло, дайте ей отстояться, внимательно понаблюдайте за ней, чтобы узнать, не меняет ли она кожи и цвета у вас на глазах, чем она питается — уж не вами ли? — и если вы увидите наконец, что она действует на вас благотворно, что она щедра и питательна и не сопровождается болью и кровью, глотайте ее — но будьте всегда готовы выплюнуть ее, если потребуется.

Демократия имеет право выплевывать.

Попробуйте немного повыплевывать. Покажите нам чуток, как это у вас получается. Попробуйте выплюнуть кусочек, совсем маленький, просто чтобы нам тоже захотелось проглотить, а?

Ну как?

Что?

Это так вкусно, что вам не хочется?

Дорогие барашки. Дорогие курчавые ягнятки на пастбищах грядущего.

Дорогие маленькие овечки светлого будущего.

Одно словечко на ушко, быстренько: француз живет не в будущем.

Он живет во Франции.

Да знаю я, знаю, знаю. Вы взялись за историческую задачу. Это так. Я бы даже рассматривал как преступников всех тех, кто попытался бы заставить вас свернуть с вашего пути. Вы слишком дорого заплатили за то, чего у вас еще нет: сейчас неподходящий момент, чтобы останавливаться. Мы все твердо рассчитываем на вашу удачу: мы вас дружески ждем там, куда вы пытаетесь прорваться. Вы туда придете. Я верю. Человек справится с вашим творением и выйдет из этого медленного погружения неизменившимся и улыбающимся. Он в вас — как долгое терпение — жив курилка! — как говорят по-русски, — и из всех карточных домиков ваших дамб и их небоскребов он выберется целым и невредимым со своими любящими руками старого садовника. И он уверен, что победит, потому что он — человек, и он будет грызть вас изнутри и справится с вашим громадьем при помощи своей вкрадчивой и надежной малости, и только так ваше творение станет цивилизацией. Ну а пока вы полностью увлечены своей исторической задачей, которая заключается в том, чтобы высвободить человека. Мы не будем вам в этом мешать. У нас тоже были Наполеон и Верден: нас тоже заставили многое отдать. Мы даже столько наотдавали, что в итоге приобрели — как дорогой ценой оплаченное благо — чувство меры, понимание относительности всего сущего и терпимость — единственно возможные гарантии от эксцессов заблуждений и эксцессов истины. В конце концов История надоела нам хуже горькой редьки, и если ей так уж необходимо продолжать свои игры на земле, так пусть, по крайней мере, это будет не у нас. Наверняка вы знаете самое страшное проклятье китайских отцов: «Пусть твой старший сын будет жить в исторический момент!» Так что верьте мне, когда я вам говорю, что отныне крестовые походы чужды нашим сердцам и что мы не совершим больше глупости и не станем оспаривать у вас Историю. Пусть она будет при вас. Она и так при вас: стоит лишь на вас взглянуть. Ладно. Наши соболезнования. Хорошенько позаботьтесь о себе, а главное, не пытайтесь всучить ее нам.