Миссис Харрис едва слышала леди Дант — её полностью захватили и покорили удивительные, почти живые создания, сотканные из шёлка, тафты, шифона, поражающие воображение комбинациями оттенков, содержащие какие-то хитрые каркасы, благодаря которым даже на вешалке они как бы стояли сами по себе…

— У-у-у-уу… — выдохнула миссис Харрис. — Ну вот это да!.. Красиво-то как!.. И должно быть, стоят кучу денег…

Леди Дант, конечно, не могла устоять перед искушением поразить воображение миссис Харрис: в конце концов, не так-то просто поразить лондонскую уборщицу, ибо известно, что лондонские уборщицы — наименее впечатлительные представительницы вида Homo Sapiens. Леди Дант всегда немножко боялась миссис Харрис — а тут подвернулась такая возможность сравнять счет. Поэтому она засмеялась своим ломким смехом и ответила:

— Н-ну, признаться, да. Вот это платье — «Ивуар», то есть «Слоновая кость», стоило триста пятьдесят фунтов, а это, большое красное — оно называется «Обаяние» — около четырёхсот пятидесяти. Я, видите ли, всегда покупаю платья от Диора. Так можно быть уверенным, что не ошибёшься в выборе.

— Че-етыреста пятьдесят монет!.. — эхом повторила за ней миссис Харрис. — Да откуда только берутся такие деньги?..

Нельзя сказать, чтобы миссис Харрис была вовсе незнакома с парижскими модами, наоборот — она была постоянной и усердной читательницей старых журналов мод, которые иногда дарили ей клиенты, и слышала, конечно, такие имена, как Фас, Шанель, Баленсьята, Карпентье, Лавен и Диор — и последнее из этих имен зазвенело теперь, точно колокол в её жаждущей красоты душе.

Ведь одно дело — видеть платья на фотографиях, перелистывая глянцевитые страницы журналов «Вог» или «Эль"; на снимках, неважно, цветных или чёрно-белых, — это были просто платья. Красивые, да — но платья настолько же вне её мира и её досягаемости, что и, скажем, луна или звёзды. И совсем иное дело — увидеть такое платье въяви, насладиться каждым совершенным стежком, потрогать ткань, обонять аромат, восхититься — и почувствовать вдруг, что тебя снедает огонь страстного желания обладать этим платьем.

Правда, сама миссис Харрис не успела ещё осознать, что в её ответе леди Дант уже прозвучала решимость обладать чудесным платьем. Но самом-то деле её слова «откуда только берутся такие деньги» следовало понимать как «откуда я возьму такие деньги?..» Ответа на этот вопрос, конечно же, не было. Вернее, был, но один. Такие деньги можно надеяться выиграть. Но подобный выигрыш был опять-таки столь же недостижим, что и луна…

Леди Дант была до крайности довольна впечатлением, какое, казалось, ей удалось произвести на миссис Харрис. Она даже сняла по очереди оба платья с вешалки и приложила к себе — показать, как примерно должны выглядеть создания Диора на своей хозяйке. Более того, она разрешила уборщице пощупать материал (ибо работящие руки миссис Харрис были безупречно чисты от воды, мыла, порошков и паст) — и маленькая лондонская уборщица коснулась платьев так благоговейно, как если бы это был сам святой Грааль.

— Какая красота, — прошептала она.

Откуда было знать леди Дант, что в этот самый миг миссис Харрис осознала наконец, что превыше всего на земле и на небе она мечтает обладать платьем от Диора — чтобы такое же чудо висело в её собственном шкафу. Исподволь улыбаясь, довольная собой леди Дант закрыла гардероб, — но она не могла, конечно же, помешать миссис Харрис видеть в своём воображении то, что предстало только перед ней: красота, совершенство, абсолютная вершина искусства украшения, какого только может пожелать женщина. А миссис Харрис была женщиной ничуть не меньше, чем леди Дант или любая другая из дочерей Евы.