Девушка дико взглянула на него. Ребенок встретил его усилившимися воплями.
— Извините, ваша светлость!
Девушка стала укачивать ребенка.
— Она не будет кричать! Она очень послушная, ваша светлость!
Выражение ужаса в ее глазах заставило Кристиана замереть в дверях. Внезапно плач прекратился. Девушка прислонила младенца к себе, открывая маленькое личико.
Девочка хныкала. На Кристиана смотрели две наполненные слезами пуговки глаз. Тревожно и внимательно. Лобик сморщился, как будто пассажир вышел из кэба и понял, что это не его остановка.
Со сверхъестественной силой узнавания и откровения Кристиан увидел самого себя. Не в круглом бледном личике, не в соломинках волосиков, не во всем облике ребенка… Кристиан увидел маленькое недоуменное замешательство, зарождающееся осознание, познание мира — странного и непостоянного; немного дурацкое, беспомощное ощущение того, что, возможно, ты ступаешь на зыбучие пески.
Жерво знал это чувство.
Рука его разжалась, он отпустил дверь и сделал шаг в комнату. Круглые, немигающие глаза следовали за его движением с ошеломленным недоумением. Младенец смотрел на его рубашку и черный плащ, рассматривая его как объект огромной, но непостижимой важности.
Девочка взглянула ему в лицо. И вдруг озарилась улыбкой, как при неожиданной встрече возлюбленного в толпе. Ты здесь: молчаливое послание осветило ее как свеча, вызывая в нем внезапный ответ. Наконец, ты здесь!
Девочка замолотила ручонками и усиленно загулюкала. Кристиан сделал шаг назад, потрясенный охватившим его чувством.
— Черт тебя побери, — тихо проговори он, а девочка засмеялась ему в ответ.
— Сэр? — голос лакея, раздавшийся сзади, заставил его обернуться…
С трудом Кристиан сфокусировал взгляд на слуге.
— Герцогиня… — Жерво понял, что теперь весь дом узнает, что произошло. Его охватил гнев. — Когда она уехала? Узнай.
— Ваша светлость, повар говорит, что хозяйка вышла через кухню два часа назад и запретила кому-либо следовать за ней.
Кристиан знал, куда она пошла. К своим квакерам, темным трезвенникам, которые были здесь вчера.
Или к Ричарду Гилю.
В нем взорвалась немая злоба. Тогда пусть уходит! Отпустить ее, отдать ему.
Кристиан толкнул дверь плечом, от чего она хлопнула о стену и отскочила. Младенец громко заревел.
— Тише, тише, — зашикала девушка, а ребенок заревел еще громче. Девушка встала и подняла ребенка на плечо. Девочка продолжала реветь.
— Она успокоится. Я сейчас уложу ее… — заверила девица сквозь завывания. — Если вы только разрешите ее где-нибудь уложить. Я бы присматривала за ней всю ночь…
— Положи! — Кристиан махнул рукой на кровать. — Здесь.
Он взялся за звонок. Девушка стала укладывать ребенка. Младенец! Чертов ребенок… Ричард Гиль… Мэдди… Мэдди… Она будет связана с этим мулом… Так ведь? Благочестивый хмырь, он и не знает, как…
Кристиан вспыхнул от злости.
Его. Она была его женой. Он не должен позволять Гилю прикасаться к ней. Опять он дернул звонок.
— Мой плащ, — рявкнул он лакею. — Вызвать экипаж.
У одного из длинных выставочных залов Баттерфильдз-Ламбет, прикрытом рядами цветов в горшках, ожидая, стоял Кристиан, поставив ногу на скамейку. Он похлопывал хлыстиком для верховой езды себе по ноге, в то время как квакер шел к нему вдоль теплицы.
Гиль остановился, но Кристиан не выпрямился, а лишь искоса смотрел на него.
За арочным проемом замерли последние звуки шагов садовника. Гиль вернул Кристиану напряженный взгляд, в котором не было ни триумфа, но и ни боязни и Кристиан сразу понял, ее здесь нет. |