Мэдди посмотрела на него так, как будто он был галлюцинацией, как будто он говорил на языке сумасшедших, который она не могла понять. Выражение ее лица привело Кристиана в бешенство. Пустое, испуганное страдание. Тупая слабость. Это не ты, не Мэдди-девочка. Ложь. Ложь. Ложь.

Он свирепо посмотрел назад, держа смятые листки в руке, чувствуя, что вокруг квакеры, и видя перед собой ее, стоящую среди них и ведущую лживые набожные речи. Неправда! Кристиан должен был сказать ей это. Он пытался сказать ей, но бился о стену — барьеры, чехлы и цепи. Слова задыхались, прежде чем вырваться из его гортани, слова, заключенные в тюрьму его мозга.

Это случилось. Он все потерял. Он знал, что это исчезнет, когда он больше всего в нем нуждался. Они уставились на него. Он был клоуном, сморщенным, съежившимся, он не мог судить о приговоре сумасшедших квакеров.

Однако в бешеной ярости Кристиан почувствовал почву под ногами. Он стоял там, разгневанный позором и дикостью, дыша как зверь, несчастный сумасшедший.

Квакеры! Квакеры! Набожный Ричард Гиль!

— Лучше! — Слово ударило, выкрикнулось. Он простер руки. — Смотрите! На меня! Скажите, грешник? — Его голос бился о стены комнаты, когда он указал на Гиля. — Думаете он… лучше? — Он усмехнулся Мулу. — Думаешь ты… такой святой… достоин… моей жены? — Повернувшись, Кристиан протянул листки важному мужчине на галерее… Кто написал это? Вы? — Он размахивал им перед трезвыми лицами. Или вы? Не она. Не она… сказать, что я — враг. — Кристиан затряс головой, у него вырвался невероятный стон. — Мэдди… прелюбодеяние. — Он не знал, плакать или смеяться. — Я называл ее… любовь ради тебя. Перед Богом… любовь… честь… моя жена… лелеять все дни. Я говорил это. Это все еще правда. Мэдди. Еще правда… во мне и всегда.

Мэдди смотрела на него, стоя прямо и неподвижно. Слезы катились по ее лицу.

— Супруга! — закричал он на нее, на пустую плачущую ее оболочку. — Бог… бремя… любовь! Нет закона, кроме любви! Герцогиня!

Ее губы зашевелились.

— Думаешь… нет? — спрашивал он. — Думаешь, ты смиренный кроткий маленький квакер? — Его дерзкий смех эхом отозвался в балках потолка. — Упрямая… своевольная… гордая самоуверенная лгунья! Хотела бы делать реверансы королю, черт побери! Гулять в келье сумасшедшего — выше голову… нет страха!.. Я мог бы убить тебя, Мэдди. Сто раз убить тебя.

— Это было откровение, — прошептала она.

— Это была… ты, — сказал он. — Герцогиня. Ты… вывела меня оттуда. Ты вышла замуж… за герцога. Ты сказала… не пудрить лакеев. — Он показал на пол. — Скажи мне сейчас, — стань на колени, и я сделаю это. Подарок Дьявола. — Он криво усмехнулся. — Не жемчуга, цветы… мантии. Что-то нечистое в правде. Я дал тебе… эгоистичною, надменного… бастарда… такой я есть. И все, что я могу делать. Я дал тебе… дочь… потому что я сохраню ее. Потому что я погубил ее имя, чтобы получить удовольствие… Потому что только ты — только ты, герцогиня… понимаешь, почему я это сделал. Потому что только ты… можешь научить ее быть смелой… научить ее не бояться… презрению… к тому, что скажут. Только ты… можешь научить ее… стать такой, как ты, герцогиня. — Он раскрыл ладонь, и листки упали на пол. — В душе герцогиня!

Быстрым свирепым взглядом Жерво охватил сборище квакеров, повернулся и зашагал по проходу.