— Принести вам чаю или бульона?

— Нет-нет, ничего не нужно. Хочу просто полежать спокойно. Чувствую, костлявая близко.

— Пожалуй, мне лучше послать за доктором.

— Если хочешь доставить мне удовольствие, не делай этого, — сухо и властно проговорила старуха. — Французские доктора вечно выписывают средства от печени, что бы у вас ни болело, а с печенью у меня, слава богу, все в порядке.

Жестокий приступ озноба сотряс ее иссохшее тело, сморщенное лицо на подушке исказилось гримасой боли.

— Ну, тогда, может быть, несколько капель настойки опия, чтобы помочь вам уснуть?

— Ну, если ты настаиваешь…

Мара приказала растопить камин пожарче, несмотря на теплую погоду, и просидела рядом с бабушкой Элен, пока та не заснула. Только после этого она покинула комнату и отправилась на поиски Анжелины.

Послали за доктором, и он явился через час. Старая дама больна, но отнюдь не безнадежна, провозгласил он. Однако в ее возрасте необходимы прежде всего покой и тепло. Никаких сквозняков. Ни в коем случае не открывать окон в ее комнате. Ее ноги не должны касаться холодного пола. Если эти правила будут соблюдаться, а ее печень будет по-прежнему работать нормально, у нее, скорее всего, не разовьется пневмония — единственное, чего стоит опасаться. Если же его инструкции будут нарушены, он не отвечает за последствия.

— Напыщенный шарлатан и пустобрех, — вынес бесстрастный приговор Родерик, как только солидная, облаченная в черный сюртук фигура врача исчезла из виду на ступеньках.

Мара покачала головой:

— Это все я виновата. Не надо было настаивать, чтобы бабушка поехала с нами. Она заранее знала, чем все кончится.

— Мы становимся жертвами своих страхов, когда любим.

С этим она могла лишь согласиться.

— Я пойду посидеть с ней.

— Ей это не поможет. Она спит, а ты можешь ее разбудить. Если согласишься на будуар, примыкающий к ее спальне, я составлю тебе компанию.

Она ошеломленно уставилась на него.

— Разве у тебя нет других дел?

— Никаких, — ответил он и, взяв ее под руку, повел обратно в маленький салон, отделявший ее собственную спальню от спальни бабушки. — Ты похудела, — заметил Родерик, когда они расположились в маленькой комнате овальной формы. Он сел на хрупкое на вид канапе, обхватив руками колено и откинувшись на спинку.

— Это объясняется всего лишь отсутствием аппетита.

Родерик пропустил мимо ушей ее попытку уклониться от серьезного разговора.

— Тяжкий труд и огорчения, не говоря уж о потере невинности и пережитом позоре. Твое пребывание здесь никак нельзя назвать безмятежным.

Мара смотрела на свои стиснутые на коленях руки.

— Я не считаю это позором.

— Очень великодушно с твоей стороны. Но ты с самого начала вела себя великодушно. Ты предложила мне половину своего яблока.

Она подняла голову и посмотрела на него. Взгляд ее серых глаз был ясен и тверд.

— Я тебе уже как-то раз говорила, что сожалею… о том, что случилось. Мне кажется, ты мне не поверил. Но я говорила правду, клянусь тебе.

— Не стоит ни о чем жалеть. Мы оба играли в эту игру. Я во всем шел тебе навстречу.

— Это ничего не меняет. Я не должна была использовать тебя.

— Не стоило пытаться, это верно. Но я одним словом мог тебя остановить в любую минуту. Ты предложила мне себя, а я предпочел, заранее зная о последствиях, принять предложенный тобой дар. За это я смиренно прошу у тебя прощения.

— Тебе не за что просить прощения.

— Самоуважение, честь и порядочность толкают меня на это. И еще… неуверенность.

Мара скептически подняла бровь.

— Не думаю, что тебе вообще знакомо это чувство.