Родерик провел губами по ее губам, и это легкое, нежное прикосновение обожгло ее. Хотя он держал ее не крепко, Мара чувствовала круглые, выпуклые пуговицы его мундира, мощный стук его сердца отдавался у нее в груди. Давление его сильных бедер ощущалось даже сквозь многочисленные складки платья. Желание придвинуться ближе, прижаться к нему боролось в ее груди с инстинктивным стремлением отпрянуть, пока еще не поздно. Мара не сделала ни того, ни другого. Она просто стояла неподвижно.

Ее губы раскрылись сами собой, она обвила руками его шею, наслаждаясь его теплом и даже прикосновением грубоватой ткани мундира. От него пахло мылом, свежей крахмальной рубашкой и его собственным неповторимым мужским запахом. У него на губах она ощутила головокружительно сладкий вкус вина, кофе и яблока. Кончиком языка он исследовал ее губы, их чувствительные и влажные уголки.

Неторопливо, уверенно он сжал объятия. Его поцелуй стал крепче, требовательнее. Своим языком он коснулся ее языка, и Мара приняла эту ласку, ответила на нее, чувствуя, как по всему телу разливается горячая волна чувственного наслаждения. Никогда раньше она не знала подобных ощущений. Ее потрясло, что она может черпать удовольствие в этом вынужденном обольщении, но все происходящее казалось ей подарком, наградой за терпение.

Его губы обожгли ей щеку. Он нашел нежную ямочку чуть ниже ее уха и лизнул ее языком, заставив Мару задрожать. Она погрузила пальцы в короткие золотистые завитки у него на затылке. Ее дыхание стало частым и неглубоким, кровь стремительно бежала по жилам, заливая все тело жаром. Восхитительная истома охватила ее.

Он проложил дорожку горячих поцелуев от щеки к изгибу ее шеи и ямочке у основания горла, потом двинулся ниже и зарылся лицом в ложбинку между ее грудей, приподнятых корсетом, вдыхая пьянящий запах ее духов.

— Шери, — прошептал Родерик и, обхватив ладонью ее грудь, снова приник губами к ее губам в жадном и жарком поцелуе.

За дверью послышался легкий шум шагов. Дверь распахнулась, и в комнату впорхнула женщина. Родерик разжал объятия и, продолжая удерживать Мару одной рукой, повернулся лицом к нежданной гостье.

Женщина остановилась. На ней был дорожный костюм из великолепного бархата цвета морской волны, облегавший, как перчатка, ее высокую стройную фигуру. Задорная шляпка с белым страусовым пером высоко сидела на зачесанных кверху золотистых волосах. Она прятала руки в огромной — не меньше постельной подушки — бобровой муфте, а рядом с ней трусила на поводке маленькая комнатная собачка. Завидев Родерика, собачка немедленно нырнула под юбки своей хозяйки в поисках убежища.

— Ну, братец, — со смехом воскликнула молодая дама, — если уж ты не нашел другого места, кроме гостиной, чтобы путаться с девками, имел бы совесть хоть дверь запереть!

6.

Железная хватка Родерика ослабла. С нежностью, к которой примешивалась шутливая обреченность, он произнес:

— Дорогая Джулиана, скажи мне, что за тобой гонятся жандармы, тогда картина будет полной.

— Разгневанный отец и надутый пруссак, больше никого. Но что это за приветствие? Я проделала такой путь, а ты даже поздороваться со мной не хочешь!

— А ты ждала охотничьего рожка, бубнов и танцующих медведей? Боюсь, мы тебя разочаруем. Позволь представить тебе эту даму. Ее зовут Шери, за неимением другого имени. Моя дорогая, это моя сестра Джулиана.

Женщины кивнули друг дружке. Джулиана подняла бровь.

— Прелестна, просто прелестна. Но что скажет папа, когда узнает, что ты поселил в доме свою любовницу?

— Она мне не любовница, она не кокотка и не куртизанка, а порядочная женщина и, между прочим, не глухая.