Петр слушал, раскрыв рот и выпучив глаза. Все, что он только что услышал, не укладывалось у него в мозгу. Не хотело укладываться.

– Да как же это, а? Вот так запросто взяли – и вырезали? Так что ли получается? Да это же… это же…

– Успокойся, мужик. – Доктор положил ему руку на плечо. – Не все так плохо, как ты думаешь. Да хрен с ней, с этой почкой. И с одной люди живут, и горя не знают. Забудь. Почку ты все равно не вернешь.

– Забыть? Забыть?!

– Ладно, не паникуй. Насчет забыть, это я, конечно, чушь сморозил. Но жить‑то все‑таки как‑то надо, так ведь? Так. Возьми себя в руки, и давай потолкуем. Дело‑то здесь не только в почке. Сейчас нам нужно думать о другом. О другом, понимаешь. О том, что было потом.

– Потом?

– Именно. Потом, после операции. После того, как тебя лишили части твоего организма. И если честно, то меня удивляет, что тебя вообще оставили в живых: мертвые, как известно, молчат. А им, я думаю, огласка была совершенно ни к чему. Однако ты жив. Отсюда вопрос: кто еще молчит кроме мертвых? Отвечаю: те, кто ничего не помнит. Улавливаешь, куда я клоню?

Петр в упор, не мигая, смотрел на доктора.

– Они выключили мою память, – прошептал он.

– Похоже на то, – кивнул доктор. – Я бы сказал: не выключили, а заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат: у тебя там такой сумбур творится, что… – он развел руками. – Наш энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, все, что с тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мертвая зона, так сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги – ни точки, ни запятой, ни тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было вовсе.

– Та‑ак, – протянул Петр, сдвинув брови, – выходит, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю? Так, что ли?

– Выпить хочешь? – внезапно предложил доктор. – По сто пятьдесят? Для поддержания духа, а? А то что‑то меня трясет всего.

Петр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.

– Не знаю, – сказал он, – кто ты на самом деле – тот ли, кто обозначен в твоем паспорте, который, возможно, липовый, или кто‑то другой… – он пожал плечами. – Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого отношения не имеешь.

– Надеюсь, что так.

– Надеешься?

– Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница‑жена. Бр‑р!..

Доктор вдруг встрепенулся.

– Кстати, кто такая Лариса? – быстро спросил он, в упор глядя на Петра.

Тот вздрогнул, как от удара током.

– Н… не знаю… не помню. – Он отчаянно замотал головой. – Хоть убей, не помню! А она что, из… из этой… из прошлой моей жизни, да?

– Мне‑то откуда знать! Я ж все‑таки не ясновидящий. Просто в бреду ты неоднократно называл ее имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.

Петр обхватил голову руками и застонал.

– Не помню… ничего, ничего не помню!.. Что делать‑то теперь, а? – он поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. – Куда же теперь?..

– Не дрейфь, мужик. – Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан еще грамм сто.