Словно разряд электрического тока прошил все его тело. То, что он должен ей сказать, ей, своей маленькой Катюше, было пострашней единоборства с Орловым. Он должен  сказать правду – рано или поздно она все равно узнает ее, так пусть это произойдет сейчас, сию минуту. Рубануть сразу по свежей еще ране – а потом вместе рубцевать ее, отдав на откуп лучшему врачевателю всех времен и народов – времени. Время все излечит, он знал это, но сейчас… сейчас ему было страшно.

– Мамы больше нет, – тихо, едва слышно шевельнулись его губы. – Мама умерла.

Катюша отстранила свое личико и внимательно посмотрела отцу в глаза. Она не испугалась, не закричала и даже не удивилась – она просто не поверила.

* * *

Они сидели в машине вдвоем, отец и дочь. Он нежно обнимал ее за плечи, а она, прижавшись к его груди, плакала, горько‑горько. Оба молчали, слова здесь были ни к чему, а время, великий врачеватель душ человеческих, уже делало первые робкие шаги по их исцелению. Никто не мешал им, понимая, что сейчас этим двоим нужно побыть одним.

От самолета отделилась плотная фигура человека с винтовкой в руке.

– Кто это? – настороженно шепнул доктор стоявшему рядом Владлену.

– Друг. Он со мной.

Василий приблизился к машине и широко улыбнулся.

– Засиделся я в кабине, вот, вышел кости поразмять, – сказал он, – а заодно и винтарь прихватил, так, на всякий случай.

Сергей, глянув в окно, мягко отстранил Катюшу и выбрался из машины. Подошел к пилоту и молча вырвал винтовку у того из рук.

– Э, э, полегче! – возмутился Василий, но Владлен жестом осадил его.

Сергей тем временем отыскал взглядом Свирского и решительно шагнул к нему. Вскинул винтовку, направил на своего врага. Свирский, до сего момента стоявший поодаль и с покорностью ожидавший своей участи, испуганно взвизгнул и отшатнулся назад.

– За слезы этой девочки, – сурово проговорил Сергей, – за кровь ее матери…

– За кровь Абрека, – вставил доктор, поняв, куда клонит его друг.

– …за кровь Абрека, за кровь многих других людей, тобою убитых, за покалеченные жизни и судьбы – я приговариваю тебя к смерти!

Свирский грохнулся на колени и завопил:

– Господа, пощадите! Все для вас сделаю, все, что хотите! Орлова сдам со всеми потрохами, я такое про него знаю, тако‑ое…

– Орлов мертв, – сухо сказал Сергей. – Он меня больше не интересует.

– Не стреляйте, Ростовский! Вы ведь не убийца, я знаю… вы все равно не сможете выстрелить…

– Смогу, – последовал твердый ответ.

– Умоляю, оставьте мне жизнь!.. – Свирский извивался на мокрой траве, словно уж на сковородке, и скулил по‑собачьи, жалобно и визгливо.

– Встань, сволочь! – отчетливо произнес Сергей. Не жалкую, искаженную страхом, ненавистную физиономию Свирского видел он сейчас перед собой – а родное личико маленькой своей дочери, тихо плачущей у него на груди. Эти горькие детские слезы он не смог бы простить никому.

Рука Владлена легла на его плечо.

– Не надо, Сергей. Не стоит он того. – Владлен говорил тихо, чуть слышно. – Не бери грех на душу.

– Он не имеет право жить, – упрямо, с едва сдерживаемой яростью, сказал Сергей.

– Держи себя в руках, друг, – продолжал Владлен. – С него спросят другие. И воздадут по заслугам.

– Скажите, скажите ему! – завопил Свирский, учуяв во Владлене своего заступника. – Скажите ему, чтобы не стрелял!

Мягким движением корпуса Сергей стряхнул руку сенсея со своего плеча.