– Людвиг был сыном капитана, погибшим на Шамбале, – послышалось в ответ. – Клейн… Капитан говорит, что Клейн – математик древности, такой далекой, что даже Архивы не ведают, на какой планете он родился. Может быть, на Земле, на Офире или вообще в другой галактике… Меня назвали в честь этих людей.

– Разве ты – математик?

– В определенном смысле. Я – Корабль, а жизнь Корабля – это расчеты. Маршрут и ориентация в пространстве, потребность экипажа в воздухе, пище и воде, давление и температура на борту, влажность почвы, в которую высажены растения, связь с планетами и другими кораблями… Я умею хорошо считать. Хорошо и очень быстро. – Пауза. – А что значит твое имя?

Она объяснила. На стенах всколыхнулись морские воды, и ветер, теплый южный ветер, принес огромную птицу, белоснежную, с гибкой изящной шеей и крыльями, словно два полумесяца. Мгновение птица парила над Дайаной, так близко, что можно было ее коснуться, потом торжествующе вскрикнула и устремилась к иллюзорным облакам.

– Наступит время, ты тоже полетишь, – промолвил Людвиг. – Я даже знаю, когда это случится и почему произойдет. Но не будем, милая сьона, предвосхищать грядущее.

– Не будем, – согласилась доктор Кхан.

Она запрокинула голову. Птица, крохотная и едва заметная, все кружила и кружила в облаках.

Движения на корабле определенно не хватало. Калеб привык странствовать с тяжелой ношей, прорубать дорогу в джунглях, лезть на скалы, бороться с бурным течением рек, зноем пустынь или холодом ледников – словом, бродить в местах отдаленных и столь опасных, что даже их созерцание устрашало, а явь казалась сущим адом. У Людвига имелись имитаторы, но привычной нагрузки они не давали. Бегать по палубам? Это казалось такой же глупостью, как попытка нырнуть в бассейн, где воды чуть выше пояса.

Он спустился на нижний ярус, в ангары. Их было два: в первом находились вездеходы-краулеры, авиетки и орбитальные челноки, весь транспорт – на гравиплатформах; во втором, около стыковочного шлюза, – катер, крупный спускаемый аппарат, предназначенный для высадки на планету. За ними шли трюмы, забитые продовольствием, снаряжением и дарами для туземцев, небольшой отсек роботов, закрепленных в прочных стойках, и камера глубокой гипотермии с лабораторными крысами. Здесь было где побегать – центральный проход тянулся почти на двести метров. В неярком свете корпуса машин казались замершими на миг чудовищами, что подстерегают добычу, катер выглядел целой скалой, а роботы – сворой хищников в блестящих панцирях. Здесь царила бодрящая прохлада, как в высокогорье у границы льдов.

Калеб пробежался пару раз, глубоко втягивая холодный воздух. Палуба пружинила под ногами, чуть светился высокий свод, тускло поблескивали металл и пластик, над диафрагмой шлюза горели зеленые огни. Развернувшись у большого краулера, он ускорил темп, промчался мимо наземных машин, мимо авиеток со сложенными крыльями, мимо стреловидных челноков и угловатой глыбы спускаемого аппарата. Последний отсек встретил его тишиной и полумраком; андроиды и боевые механизмы были похожи на древних рыцарей, закованных в сталь, роботы-монтажники будили память о гигантских пауках с Биквары.

– Сделать освещение поярче? – спросил Людвиг.

– Благодарю. Нет нужды.

В огромном пространстве голос раскатился словно рык трубы. Но роботы не шелохнулись, продолжали спать в своих стойках, сомкнув смотровые щели, свесив многопалые конечности.

– Ты бегаешь для тренировки или для удовольствия? – Людвигу пришла охота поболтать.

– Для удовольствия, – ответил Калеб. – Я не нуждаюсь в тренировках.