– Что-то найдется… что-то обязательно найдется… – пробормотал священник. – Наблюдать, изучать, а потом делать выводы…

Но изучение еще не завершилось. Он стал просматривать разделы с пометками «Личная жизнь» и «Семья», где были сведения о браках и внебрачных связях Аригато Оэ. Прожив три столетия, доктор не обзавелся детьми, но это не удивило брата Хакко – он знал, что долгожители не торопятся с потомством. К тому же Аригато Оэ был увлечен своими исследованиями, и женщины не так уж много значили для него: три коротких временных супружества, пока ему не встретилась Дайана Кхан.

Они вместе девяносто два года, редкий случай для авалонцев, отметил брат Хакко, всматриваясь в даты. Что-то в них было странное, даже совсем непонятное, и, сделав простой расчет, он с удивлением хмыкнул. Даты биореверсии! Муж и жена, прожившие столь долго в счастливом супружестве, всегда, на всех мирах, возвращали молодость в один и тот же срок. Но Аригато Оэ прошел реверсию тридцать восемь лет назад, а Дайана Кхан гораздо позже. Пятнадцать! Всего пятнадцать лет! И для нее это было первое продление жизни – на девяносто шестом году.

Невероятно! После восьмидесяти даже благополучные авалонцы вступали в пору увядания, и потому срок между реверсиями составлял обычно шестьдесят-семьдесят лет. Были и другие моменты – скажем, чем меньше биологический возраст человека, тем быстрее и проще проходит омоложение. Ждать до девяноста – лишний риск, о чем брат Хакко знал не хуже самих долгожителей. И, наконец, последнее: выходит, Аригато, молодой и полный сил, прожил два десятилетия с дряхлеющей женой. Как это получилось? Пусть в девяносто шесть, но она ведь все-таки прошла реверсию! Почему же не раньше?..

Служба Святого Отца Руэды либо не задалась таким вопросом, либо, не найдя ответ, не пожелала измышлять гипотез. Но священник чувствовал, что с реверсией доктора Кхан, да и с нею самой, ныне юной и прекрасной, что-то не совсем в порядке. Это замечалось как по странности дат, так и по отношениям между супругами: Аригато Оэ явно боготворил жену, не получая взамен ни теплого слова, ни нежного взгляда.

Брат Хакко мигнул, уронил в ладонь декодер и усмехнулся – будто трещина рассекла бледное лицо.

– Наблюдение и изучение, и одно подтверждает другое, – тихо произнес он. – Пора делать выводы.

Что-то случилось в день ее омоложения, что-то такое, в чем виноват супруг. Или супруг, или какие-то обстоятельства неодолимой силы… Так или иначе, но их союз разрушен, любовь ушла… Теперь она равнодушна к нему, даже враждебна, и он страдает. Можно сказать, близок к отчаянию…

Священник прищурился, глядя на стол под кустами жасмина, вспоминая и размышляя. Здесь они сидели во время трапезы… сидели напротив него… несчастный мужчина, несчастная женщина… Аригато коснулся ее плеча, и она содрогнулась… От страха?.. Неприязни?.. Отвращения?.. От чего угодно, только не от радости!

Сам не ведая плотских искушений, брат Хакко понимал и признавал их могущество, необоримую силу страсти, что вспыхивает между мужчиной и женщиной. Монастыри не считали страсть грехом, оберегая от нее лишь своих служителей. В чем бы она ни проявлялась, в высокой любви или низменной похоти, было неразумно спорить с тем, что ее мощь питает человечество во всех галактиках. Больше людей, больше обитаемых планет, больше новых прозелитов, больше власти… Святой Бозон! Кто им мешает?.. Пусть плодятся, размножаются и будут покорны! Покорны во всем, даже в любви!

По губам брата Хакко снова скользнула усмешка. Его зрачки расширились, тьма затопила глаза, и сухие листья под кустами жасмина вдруг зашевелились, взлетели вверх и затанцевали в воздухе.