Он помолчал и добавил:

 - Я так и знал, что эта арабская свинья - расист. Меня он не пригласил.

 Мы с Наташей засмеялись, а Генри сказал:

 - Хотел бы я его увидеть.

 - Увидишь, не сомневайся, - заверил я его. - Между прочим, это хорошо, что мы с Наташей идем на этот долбаный завтрак одни. Может быть, великий шах покажет нам что-нибудь такое, что он скрывал от всей толпы.

 Генри пожал плечами и вышел, а я отправился в душ.

 Стоя под тугими прохладными струями, я в который раз прикидывал план наших действий, учитывая на этот раз, что количество стволов, которые повернутся в нашу сторону, увеличилось минимум на четырнадцать. А кроме того - арабские ковбои, пришедшие во дворец ночью, выглядели гораздо опаснее, чем слонявшиеся по дворцу бездельники с автоматами.

 В общем, наступало затишье перед боем.

 А поскольку основа успеха каждого мероприятия - сытый желудок, приглашение на завтрак было весьма уместно, если, конечно, великий шах не решил коварно отравить нас.

 С такими бодрыми мыслями я выскочил из ванной, и Наташа тут же заняла освободившееся место под душем.

 - Что день грядущий мне готовит, - громко пропел я, чувствуя возбуждение, - его мой взор напрасно ловит…

 - Что приготовит, то и поймаешь, - раздался из ванной голос Наташи.

 * * *

 Поднимаясь по малахитовой лестнице дворца, я вспомнил Дядю Пашу.

 Как-то он там, мой бедный малахитовый король? Не скучает ли без меня, не обеднел ли? А что поделывает Саша Сухумский? А Стилет мой ненаглядный?

 Представляю, какие лица у них стали, когда они узнали о том, что Знахарь вознесся в небо в сверкании фейерверка и лучах прожекторов! Да Стилета, наверное, от злости кондратий хватил. И его зарыли в землю уже по-настоящему.

 Хорошо бы…

 И Дядю Пашу вместе с ним, и Сашу этого Пирожкового…

 Эх, хорошо бы!

 Наташа шла рядом со мной, изящно приподнимая рукой длинный подол европейского вечернего платья. А на мне был тот самый голубой костюмчик, в котором я приперся на сходняк в «Невском дворе», тот же жилет и тот же галстук с голой бабой… И, между прочим, теперь я был уже при щегольской тросточке. Купил, понимаешь, в Лондоне за двадцать два фунта.

 Визирь, постоянно оглядываясь и лучезарно улыбаясь, поднимался на несколько ступенек впереди нас. Наконец мы оказались на огромной площадке второго этажа, и наш провожатый, одетый в тот же самый халат, ту же самую чалму и те же сафьяновые туфли с загнутыми носами, остановил нас любезным жестом и, проверив мгновенным взглядом, все ли у нас в порядке с внешним видом, шагнул к высоким белым дверям, покрытым вычурной резьбой, за которыми, по всей видимости, нас и ожидало счастье лицезреть его господина.

 Наконец он взялся за позолоченную причудливую ручку, задержал дыхание и распахнул дверь.

 То, что я увидел внутри, никак не соответствовало тому, чего я ожидал.

 Нет, там все было в порядке.

 И неимоверная роскошь, и уставленный яствами низкий стол, и жирный шах, который как две капли воды походил на кого-то из советских чурбанских партийных начальников, все это было так, как и должно было быть.

 Время замедлилось, и я наблюдал происходящее как бы со стороны.

 Слева от меня, изящно расправив обнаженные плечи, стояла Наташа, державшая перед грудью небольшой дамский ридикюль, справа этот маленький толстенький клоун в огромных шальварах простер руку и что-то говорил по-английски, а сам я, любезно оскалив дорогие зубы, смотрел прямо перед собой.

 Но видел я совсем не то, к чему пытался привлечь мое внимание визирь.