Изменить размер шрифта - +
Она не знала, что он её поднял, и он радовался тому, что она об этом не знает.

Теперь он жил в Форрестере: старая баронесса пригласила его провести зиму у них, а он не нашёл причин для отказа. День его был заполнен службами, душеспасительными беседами с хозяйкой… и Эммой. Живя с ней под одной крышей, дыша тем же воздухом, которым дышала она, Бертран особенно остро чувствовал, насколько сильна его привязанность к этой женщине. Он радовался тому, что Эмма не избегает его, не противится их «случайным» встречам, касаниям рук и тешил себя надеждой, что будущее будет принадлежать только им.

Хрупкое сокровище было убрано, а сердце наполнилось светом и теплом: до него долетел голос Джоан. Она влетела в комнату, словно ураган, розовощёкая, с блеском в глазах, и сразу же обрушила на него поток ничего не значащих новостей, а он смотрел на неё и думал о той ответственности, которую взял на себя, найдя ей мужа. Будут ли они жить в согласии, поселится ли в их доме мир?

— Где сейчас твоя мать? — спросил Бертран, ласково погладив её по голове.

— На кухне, чистит рыбу.

Он немного поговорил с Джоан, дал ей пару наставлений и, решив, что для поддержания здоровья ему не лишним будет выпить стакан молока с куском вчерашнего пирога, спустился вниз.

Эмма сидела на перевёрнутом бочонке и, ловко орудуя ножом, потрошила заготовленную на зиму рыбу. Перед ней было два таза — один с нечищеной рыбой, другой — с той, которой предстояло сегодня пойти в пищу. У ног Эммы пузатая кошка подъедала оброненную требуху.

Он остановился в дверях, наблюдая за её естественной грацией, любуясь её простым платьем, перепачканным в рыбе и свином жире передником, её сколотыми на затылке волосами. Думая, что никто из посторонних её не увидит, Эмма была без головного убора — её аккуратно сложенный горж лежал на столе, наполовину завёрнутый в полотенце.

Кухарки не было, служанок тоже; они были на кухне одни.

— Приятно видеть, когда с такой тщательностью соблюдают дни поста, — громко сказал Бертран; он не хотел, чтобы она подумала, будто он тайно следил за ней.

Эмма вздрогнула и нечаянно поранила палец. Засунув его в рот, она торопливо ополоснула свободную руку и поискала глазами горж.

— Он на столе, — услужливо подсказал священник.

— Простите, святой отец, я сняла его, потому что боялась испачкать.

— Ничего страшного, Вы ведь были одни… Вы поранились?

— Пустяки! — махнула рукой Эмма, надев головной убор.

— Дайте я посмотрю, — настаивал Бертран.

— Да там царапина, святой отец! И кровь уже не идёт.

Она всё же подала ему пропахшую солью и рыбой руку. На одном из пальцев была наискось срезана кожа, и кровь мелкими каплями сочилась наружу.

— Вам следует перевязать его, — посоветовал священник, не выпуская из рук её ладонь.

— Не стоит, сейчас пройдёт.

Когда она отвернулась, чтобы взглянуть, не стащила ли кошка рыбу, он не удержался и воровато коснулся губами её пораненного пальца.

— Что Вы делаете, святой отец? — удивлённо спросила Эмма, отдёрнув руку.

— Это чтобы остановить кровь, дочь моя, — пересилив волнение и страх, ответил Бертран. Лишь бы она не ушла, лишь бы не обиделась!

— Вы что-то хотели, святой отец?

— Да. Кусок того пирога, что так удался вчера Вашей кухарке.

— Смотрите, святой отец, не впадите в грех чревоугодия! — шутя, погрозила ему Эмма.

— Не беспокойтесь, я самую малость! — рассмеялся в ответ священник; на лбу у него выступил холодный пот. — Пирог-то скоромный.

Когда Эмма отрезала ему пирог, с охапкой дров вернулась кухарка.

Быстрый переход