Глава XXXII

Может, Идваль прав, и стоило уехать с ним? Предложение заманчивое, но противоречащее его понятиям о чести и долге. Это был бы побег, а раз побег — значит, признание вины. Но вины не было, а посему следовало оставаться на месте и ждать. Ждать и готовиться к главному суду в его жизни. А если уж уезжать, то не в Уэльс (война Ллевелина проиграна, король потребует выдачи преступников), а во Францию. Честно говоря, первые шаги по подготовке путей к отступлению уже были предприняты, оставалось забрать жену и добраться до южного валлийского побережья, но Роланд медлил. И не только из тактических соображений. Во-первых, нужно было дать указания матери и сестре, во-вторых, собрать и безопасно переправить на континент крупную сумму (не меньше годового дохода), а, в-третьих, придумать, что сделать с Леменором. Теперь граф жалел, что позволил ему уйти, не засадил его в подземелье, где этот мерзавец, немного поголодав, с радостью отказался бы от своих лживых показаний.

Норинстан не скупился на средства и серьёзно занялся прошлым баннерета. Оно оказалось не столь безупречным, каким хотел представить его Леменор. Первым открытием стал его сводный брат. Узнав о его существовании, Роланд решил, что это будет его первый удар. Дикону, то есть Ричарду Леменору предстояло стать приманкой.

Весело насвистывая, Ричард возвращался из родного местечка Бригитты. Её престарелая мать, державшая небольшое хозяйство посреди пустоши, посылала дочке скромные подарки: две головки козьего сыра и шерстяные чулки.

Дорога бежала по холмистой равнине; ветер свободно разгуливал между взгорий, больно щипал щёки. Спутники Дикона говорили, что там, за холмами, где начинаются горы, ещё холоднее. Ричарду очень хотелось увидеть эту таинственную страну, вызвавшую такой переполох, но не зимой, а летом, когда холмы покрыты зеленью.

— Скоро постоялый двор, — довольно крякнул один из его спутников, шмыгнув носом. — «Голова сарацина». Его держит одна милая хохотушка. До этого делами занимался её муж, но в один прекрасный день его прирезали валлийцы. Может, он разбавлял им эль.

— Да, неплохо было бы обогреться перед очагом! — кивнул Дикон, плотнее укутавшись в плащ. — И придумал же Господь эти чёртовы холода!

— А ты терпи: скоро адово пламя всё растопит, — подмигнул ему собеседник. — Может, вышлем вперёд дозорных?

— Зачем?

— Да валлийцы пошаливают. Не то, чтобы я их боялся, просто так надёжнее. Лучше кружка эля, чем стрела в горле, — рассмеялся он.

Дорога снова нырнула вниз. Отряжённые дозорными солдаты отделились от отряда и рысью скрылись за гребнем холма. Беседуя о прелестях хозяйки «Головы сарацина», путники начали вслед за ними взбираться на возвышенность. Примерно на половине подъёма их разговор был прерван истошным криком: «Вали…». Очевидно, дозорный хотел крикнуть: «Валлийцы!», но неприятель предусмотрительно позаботился о том, чтобы он не закончил.

Англичане сбились в кружок, напряжённо оглядываясь по сторонам. Тихо. Только изредка кричали, пролетая, птицы. И тут длинная стрела вонзилась в бок одного из солдат.

— Чёрт, лучники!

Они были там, наверху.

— Вот и посидели у очага! — усмехнулся Ричард.

— Ничего, сэр Дикон, Бог своих знает и в беде не бросит! Всыплем мы этим поганцам и пятки поджарим! — заверил его англичанин, рассуждавший о превратностях судьбы харчевника. Словно в насмешку над его бахвальством, Смерть острой стрелой перерезала ниточку его жизни.

— Роза и крест! — Ричард ринулся вперёд, увлекая за собой товарищей. Не обращая внимания на ноющее плечо, он стремился к гребню холма, будто к спасительному горному перевалу.