Изменить размер шрифта - +
Они спускались с крутого заросшего склона слева, пересекали дорогу, а потом сползали вниз с другого крутого склона справа. Двое молодых конных пастухов в белых рубахах и брюках, темных серапе и соломенных шляпах, похожих на сомбреро, только с полями поуже, сновали взад-вперед по дороге слева и справа от стада, не давая козам разбредаться.

Грофилд посмотрел на них, посмотрел на коз, посмотрел на едва заметную тропу, по которой те шли, и щелкнул пальцами.

— Элли, — сказал он, — если ты говоришь по-испански, мы спасены.

— Только в пределах школьной программы. А что?

— Спроси парней, за сколько они продадут своих лошадей.

— Что?!

— Лошади, лошади. Быстрее, пока они не проехали.

— Но зачем нам нужны…

— Сейчас не время, дорогая. Сначала, рог favor. спроси их, сколько они хотят за своих лошадей.

— Ну…

Они вылезли из машины, и Элли на ломаном испанском обратилась к всаднику, ехавшему вдоль ближнего фланга стада. Сначала пастух впал в замешательство, но потом объявил, что лошади не продаются.

— Скажи ему, что деньги американские, — попросил ее Грофилд. — По сто долларов за каждую лошадь, отличными десятидолларовыми банкнотами.

Элли перевела. Всадник, казалось, заколебался, тогда Грофилд вернулся к машине, открыл чемодан, взял деньги и, подойдя, показал их пастуху.

Всаднику было не больше двадцати, а его напарнику на другой стороне дороги и того меньше. Вид зелененьких произвел на него впечатление и заставил задуматься, но и только. Когда Грофилд увидел, что денег мало, он сходил к машине, взял еще сто долларов и с помощью Элли сообщил пастухам, что поднимает до ста пятидесяти долларов за каждую лошадь.

Козы остановились и разразились громким «м-е-е-е», робко топчась на дороге. Всадники над ними быстро тараторили друг с другом по-испански, который, очевидно, был не только выше козьего разумения, но и непонятен Элли. Потом они выдвинули встречное предложение: сто пятьдесят долларов за одну лошадь.

Но Грофилд покачал головой.

— Две лошади или ничего. Скажи им.

Элли перевела. Снова последовало торопливое совещание. Оба задумались, а когда Грофилд заметил, что они искоса поглядывают, не пойдет ли он опять к машине за деньгами, ему стало ясно, что сделка состоялась. Демонстративно сунув стопку денег в карман, он громко сказал Элли:

— Ну, ничего не выйдет. Да и ладно. — Он махнул рукой, как бы говоря, что передумал и решил бросить торги.

Тогда ближайший к ним всадник снова заговорил с Элли, и она перевела его слова:

— Он говорит, что за седла и одеяла придется платить дополнительно.

— Еще пятьдесят долларов за все.

Она передала его слова, и весь мир вдруг превратился в улыбки и кивающие головы. Грофилд принес остальные деньги, всадники спешились, и все пожали друг другу руки. Всадники, низведенные до положения пешеходов, снова погнали своих коз, а Элли и Грофилд так и стояли, держа лошадей за веревки.

— Ну, — сказала Элли, — теперь у нас две лошади. Как раз то, о чем я всегда так мечтала.

Грофилд вскочил в седло с сияющей улыбкой до ушей, как на рекламе сигарет. Лошадь почувствовала незнакомого седока, заволновалась, но Грофилд сказал:

«Тпру, малыш» — и принялся повторять иные уместные в таких обстоятельствах выражения из вестернов, и животина успокоилась.

— Дай мне поводья своей лошади, — сказал Грофилд Элли. — А сама поезжай за нами в машине.

— Это же надо, а? — ответила Элли. — А я забыла в Филадельфии свой фотоаппарат.

Быстрый переход