Прошу.
— Садись, — сказал Рейк, указав на второй стул.
Она так и сделала, держа спину прямо. Подняла брови в безмолвном вопросе.
Он всё смотрел на нее.
Женщина вздохнула и опустила плечи. — Ладно. Я расслабилась. Видишь?
— Ты всегда была моей любимой, — сказал он, отводя взгляд.
— Любимой кем?
— Жрицей, разумеется. Что еще я мог подразумевать?
— Ну, разве это не вечный вопрос?
— Слишком многие тратили жизни, выясняя ответ на него.
— Ты шутишь, Аномандер.
Он, казалось, рассматривает стол — не разбросанные на нем вещицы, но сам стол. — Слишком мал для тебя, — сказал он громко.
Она метнула быстрый взор. — Увы, ты ошибся. Слишком велика моя неаккуратность. Дай мне стол величиной с площадь, и я найду чем его замусорить.
— Похоже, у тебя слишком обширный разум, Верховная Жрица.
— Ну, — вздохнула она, — слишком много времени, слишком мало тем для размышлений. — Взмах руки. Глаза остро сверкнули: — Если мои мысли раздулись, так это от лени. А мы стали весьма ленивыми, не так ли?
— Она слишком долго отворачивалась от нас. Я позволил всем вам вместо нее взирать на себя. Сомнительное предприятие.
— Ты не пытался организовать поклонение, Сын Тьмы. Вот что сделало предприятие сомнительным.
Поднялась бровь: — А не мои всем очевидные грехи?
— А Мать Тьма была без греха? Нет, Тисте Анди никогда не были столь глупы, чтобы превращать себя в иконы невозможной безупречности.
— Иконы, — сказал Рейк, хмурясь и не отрывая взгляда от столешницы. — Неверное слово? Вряд ли. Вот почему я не принимаю поклонения.
— Почему же?
— Потому что, рано или поздно, поклонники разбивают иконы.
Она хмыкнула и некоторое время размышляла. Потом кивнула, вздохнула: — Сотня падших, забытых цивилизаций. Да. И в руинах всякие статуи… с отбитыми ликами. Потеря веры вечно рождает насилие.
— Наши войны.
Эти слова ее укололи. — Ах, мы, в конце концов, ничем не отличаемся. Что за мысль. Наводит уныние.
— Эндест Силан, — сказал он.
— Твой взгляд заставляет дрожать ножки стола, Лорд Рейк. Я такая противная, что на меня ты смотреть не в силах?
Он медленно поднял голову и уставился на нее.
То, что она смогла увидеть в его глазах, заставило ее задрожать. Она в один миг поняла, какую милость он ей оказывал, отводя глаза, прячась за завесой беззаботности. Однако она сама напросилась, то ли от скуки, то ли желая проверить, действуют ли ее личные чары — и теперь не может разорвать возникшей связи. Подстегивая в себе решимость, она сказала: — Эндест Силан, да. Причина визита. Понимаю.
— Он убедил себя, будто уже давно сломался, Верховная Жрица. Но мы же знаем, это не так.
Она кивнула: — Он доказал это, удержав Отродье Луны под гладью моря — доказал всем, кроме себя самого.
— Я открываю ему степень своего доверия, — продолжал Рейк, — а он каждый раз… противится. Я не могу проникнуть за возведенную стену, не могу коснуться того, что таится внутри.
— Тогда… это его вера сломана.
Сын Тьмы молча скривился.
— Когда придет время, — сказала она, — я буду там. Сделаю что смогу. Хотя… смогу я, вероятно, немногое.
— Не надо заботиться об эффективности твоего присутствия, Жрица. Мы говорим о вере.
— А вера не нуждается в субстанции. Спасибо.
Он снова отвел глаза, и на губах снова мелькнула та сухая улыбка. |