|
Его ничего не выражающее лицо исчезло за углом. Наверняка она ошиблась: ведь на свете миллионы людей, но типов - лишь несколько, а таких людей, которые не принадлежат ни к одному из них, очень мало. Тем не менее, из страха быть узнанной, она опустила взгляд, так что, как и предсказывал Джерри, обнаружил ее, конечно же, он, хоть и не в аду. - Салли! - Он стоял на теневой стороне Ай-стрит, без шляпы, подняв руку, точно останавливал такси. В строгом костюме он был обескураживающе похож на всех прочих, и пока он ждал у перекрестка, чтобы сигнал светофора позволил перейти улицу, сердце у нее екнуло, точно она вдруг проснулась и выяснила, что находится за двести миль от дома. Она спросила себя: “Кто этот мужчина?” Сигнал возвестил: ИДИТЕ, и он заспешил к ней - первый в группке людей; сердце у нее заколотилось. Она беспомощно стояла на краю тротуара, а расстояние между ними сокращалось, и ее тело, все ее опустошенное тело, вновь чувствовало трепетное касанье его рук; она увидела его крючковатый нос, который никогда не загорал и был красным все лето, его печальные неопределенного цвета глаза, его неровные, торчащие зубы. Он гордо и как-то нервна улыбнулся, с минуту неуверенно постоял, потом дотронулся до ее локтя и поцеловал в щеку. - Господи, до чего же ты грандиозна, - сказал он, - шагаешь вразвалку своими большими ногами, точно девчонка с фермы, которая на каблуках ходить не умеет. Сердце у нее успокоилось. Никто больше не видел ее такой. Она ведь из Сиэтла, потому и кажется Джерри девчонкой с фермы. Да она и в самом деле чувствовала себя не в своей тарелке здесь, на востоке. Среди местных женщин немало таких - к примеру Руфь, - которые никогда не прибегают к косметике, никогда открыто не флиртуют; рядом с ними Салли чувствовала себя нескладной, угловатой. Ричард заметил это и пытался понять причину ее неуверенности. Джерри тоже заметил и назвал ее своей “девочкой в ситцах”. Только после смерти отца, поехав однажды в Сан-Франциско, она вдруг почувствовала то, что, наверное, чувствуют все дети: до чего же здорово во всем, в каждой маленькой мелочи, быть самой собой. - Как ты, черт подери, сумела удрать? - Просто сказала “до свидания”, села в “сааб” и отправилась в аэропорт. - А знаешь, это здорово - встретить женщину, которая умеет использовать двадцатый век на все сто. - Это была еще одна его причуда - считать, будто есть что-то комическое, несообразное в том, что они живут сейчас, в этом веке. Случалось, лежа с ней в постели, он называл ее “дражайшая моя половина”. Она чувствовала, что ему доставляет удовольствие деликатно подчеркивать, - чтобы она ни в коем случае не забыла, - сложность их отношений в рамках окружающего мира. Даже сама его нежность возвещала о том, что их любовь незаконна и обречена. - Эй, - сказал он, перекидывая к ней мостик сквозь наступившее молчание. - Я не хочу, чтобы ты рисковала ради меня. Я хочу сам рисковать ради тебя. "Но ты не станешь”, - подумала она, продевая руку под его локоть, и опустила голову, стараясь попасть в ритм его шагов. - Пусть это тебя не волнует, - сказала она. - Я ведь здесь. Он молчал. - Ты злишься на меня. Не следовало мне приезжать. - Я никогда на тебя не злюсь. Но все-таки как же тебе это удалось? - Удалось. Казалось, тела у него нет - одни крупные кости и нервы: у нее возникло впечатление, будто она держится за уголок воздушного змея, который стремится вырваться и взмыть ввысь. Он тащил ее за собой. - Ричарда, что, сегодня вечером не будет дома? - спросил он. |
