Перед тем как Тимми задал от меня стрекача, я напомнила, что он не может покинуть «Минни», пока вопрос с пропавшим отчетом не будет разрешен. Отчаяние на его лице меня позабавило. Я просто не понимаю, что такое на меня тогда нашло. Я сроду не была такой злой или мстительной. Наверное, это можно объяснить так — тот, кого обижают, тоже начинает причинять вред.

Разумеется, то же самое можно сказать о Лукасе. Теперь наступила его очередь удивить меня. Оказывается, все это задело его не на шутку и мне предстояло ответить за свои поступки. Мы были на палубе одни, и море красиво мерцало в лунном свете.

— Ты выкинула в море ее яйцо, — сказал он. — Ее драгоценный талисман, приносивший удачу. Ну разве не сука ты после этого?

— Ты крутил с ней шашни, — ответила я.

— Ничего подобного, — возразил он. — Мне просто понравилось, как она забавно выразилась. Она прекрасно выучила английский, если может употреблять такие слова. Да по сравнению с тобой она настоящее облегчение!

— Но я же не знала, что при приеме на работу она слабо владела английским, — как бы оправдываясь, заметила я. И чего только не сделаешь, чтобы подлизаться к мужчине!

Тогда он сказал, что я затащила в постель Вериного мужа из мести. Что я разыгрываю из себя Цирцею, превращающую мужчин в свиней, но на самом деле сама свинья, и он не сомневается, что я уже рассказала Вере о своих постельных подвигах.

На это я ответила, что никогда бы до такого не унизилась и не стала бы говорить ей об этом, но обязательно бы позаботилась, чтобы она узнала.

Тогда он заявил, что собирается восстановить Веру Меерович на работе, а я сказала: пусть только посмеет. Он пригрозил, что ни перед чем не остановится, и я сделала страшную глупость. Я прямо-таки видела булькающие пузырьки над тонущей в волнах Эгейского моря расшитой сумочкой, когда советовала ему быть благоразумнее, чтобы пропавший документ не обнародовался бы вдруг нежелательным образом. Я напомнила ему, что те, кому хватило ума припрятать документ, могут с таким же успехом снова вытащить его на поверхность. То есть дала понять, что знаю, где зарыты мертвые тела. А возможно, сама и спрятала их где-нибудь под мебельной обшивкой в кают-компании.

Он смотрел на меня так, словно только теперь понял, какова я на самом деле. Смотрел долго и пристально, и мне это не нравилось. Конечно, я дала промашку. Мне следовало быть более осторожной и не такой доверчивой при составлении брачного контракта. Следовало заставить его подарить мне яхту, а не переименовывать ее в мою честь. Обзавестись собственными бриллиантами, а не брать их каждый раз взаймы у его сестры. Ока-то вышла замуж удачно, за потомка рода Романовых, и в ее распоряжении оказались настоящие сокровища русского императорского двора, включая ювелирные шедевры Фаберже, Сазикова, Хлебникова и Овчинникова. Они были прекрасны, эти роскошные драгоценности, но принадлежали не мне. «Ладно, — грустно подумала я. — В конце концов всегда можно вернуться к живописи».

— Знаешь, кого ты, мне напомнила? — наконец произнес он. — Мою мать. Ты постепенно превращаешься в незлобную, язвительную, полную ненависти. Ты уничтожила бы меня, если бы могла.

Вот тогда-то я и вспомнила, что Лукас ненавидел свою мать. Когда мужчина в наше время ненавидит мать, источник жизни как таковой, тут уже никакие нормы не применимы. Он женится на тебе только потому, что ты не похожа на его мать. Однако постоянно провоцирует тебя, заставляет превращаться в его мать, а добившись своего, бросает тебя и начинает все заново с кем-нибудь другим. До брака с Лукасом я была прекрасным человеком, а вот теперь нет. Он был прав — я оказалась чудовищем.

Огонь — очистительная вещь, способная умилостивить богов. Той же ночью Лукас поджег «Минни».