— Ты думаешь, я этого не знаю?

— Не забывай, ты не в Нью-Йорке и не в Париже. Здесь Осло, и у нас свои законы. У нас тут ценится всё, чего ты терпеть не можешь!

— Может, у меня такая миссия — просвещать в меру сил, — пытаюсь я попасть в тон.

— О, на этом ты в момент разбогатеешь. Пророк в своём отечестве... спаси и помилуй!

Она вскакивает, шипит: «IKEA», —и скрывается в ванной, основательно хлопнув дверью.

— Ты сейчас же попросишь у неё прощения, — требует Катрине, чуть не плача.

— Ты о чём, девонька моя? — передразниваю я.

— Попроси у неё прощения.

— Нельзя строить жизнь на лицемерии.

— Будь так добр, прекрати.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что все её трофеи из «Итальянского дома» чудо какие миленькие? У меня начинается мигрень через пять минут пребывания у них в квартире. Если мне не изменяет память, ты всегда говорила то же самое.

Она вспыхивает. Бешено. А Катрине не из тех женщин, которым говорят: «Милая, тебе ужас как идёт, когда ты сердишься». Если вам дорога жизнь, конечно.

— Послушай меня секундочку и послушай, ёшкин кот, чертовски внимательно. То, что мы обсуждаем, не касается мебели. Вряд ли ты так ошибся? Мы ведём речь о чувствах. Почему ты никогда не можешь поставить себя на место другого человека? Только что ты обидел мою маму, это ты понимаешь?

— Она сама начала.

— Мы говорим не об этом! А о полнейшем отсутствии у тебя эмпатии. Выглядит это отвратительно. Почему ты стал таким сухарём, Сигбьёрн?

— Господи, за что!.. — тяну я со стоном.

— Меня это всерьёз интересует. Может, твой психотерапевт сумеет найти ответ. Тебе нужно ходить к нему почаще.

— Я хожу раз в неделю. По крайней мере, стараюсь.

— А отчего? Оттого, что ты псих, этот... как его...

— Социопат? — предлагаю я, как всегда торопясь помочь человеку.

— Вот-вот, социопат! Это тот, кто вообще ничего не чувствует, да?

— Ну, мы с Фруде не используем этот термин как диагноз. Для этой цели он годится так же мало, как «психопат».

— Именно это я имела в виду, — оживляется Катрине. — Ты просто психопат!

— По большому счёту психопаты в классическом смысле этого слова встречаются разве что в голливудских фильмах.

— Хорошо, но ты наверняка сумасшедший. С тобой что-то не так. Помнишь, осенью...

— Что стряслось осенью.

— Бабушка твоя умерла. Я была дома, когда тебе позвонили.

— И что?

— У тебя не дрогнул ни один мускул, я видела своими глазами. Ты попрощался, положил трубку, я спросила, что такое. «Бабушка, — ответил ты. — Говорят, умерла». Именно этими самыми словами: «Говорят, умерла». Помнишь?

— Катрине, дорогая. Бабушке было полтыщи лет. И она очень болела.

— Да, но ведь ты никак не отреагировал. Ты что, ничего не почувствовал вообще?

— Почувствовал конечно.

— На вид не скажешь. О чём я и толкую.

— Реальное положение вещей таково, — говорю я и проникновенно глубоко вздыхаю, — реальное положение дел таково, что я хожу к Фруде разобраться со своими детскими проблемами. Если б так делали все, было бы замечательно. Но это не означает, что я нуждаюсь в экстренной госпитализации или что я представляю опасность для окружающих.

— Ты уверен? — спрашивает она с ухмылкой.

— «Уверенным» нельзя быть никогда и ни в чём, — говорю я, а сам вижу по Катрине, что грозу пронесло и худшее позади.