— Садись давай, — приглашает Сильвия. —Ты будешь чай или красное вино? Я бы предпочла вино. — Потом хмыкает: — Хотя мне уже хватит.

— И мне вина, пожалуй, — соглашаюсь я.

Я позёрствую. Стакан вина мне жизненно необходим.

Говорят, что тридцать пять процентов столичных квартир занимают одиночки. Квартира Сильвии — одно из самых душераздирающих свидетельств пагубности этой тенденции. Страсть, до чего может довести помещение женщина, давно живущая одна.

Она действительно собирает слоников. Семь их стоит только на подоконнике под синими бархатными занавесками, эффективно пресекающими малейшие попытки дневного света проникнуть в комнату; слоники индийские и африканские, прирученные и дикие, сделанные из фарфора, из искусственной слоновой кости, из стекла, вырезанные из дерева красного, эбенового и янтаря, отлитый из меди плюс бронзовый с зелёным налётом, кобальтовый и один пластмассовый — это я перечислял, так сказать, объёмных. Кроме них есть нарисованные, напечатанные, вытравленные, вышитые и выпиленные, развешанные по стенам в рамках, роднит которые только полнейшая разностильность. Похоже, я напал на слоновью братскую могилу.

Оказывается, слонами разрисовывают вазы. И делают, скорее всего в Индии, столы, опорой которым служит вырезанный из красного дерева слонёнок около шестидесяти сантиметров в холке. В комнате два таких, разных, но каждый украшает маленькая медная лампа с шёлковым розовым абажуром с бахромой.

Я не большой дока в зоологии, но всё же помню, что слоны обитают в саванне. Здесь их переселили в джунгли. Потому что, кроме слонов, в глаза бросается обилие огромных зелёных тропических растений с мясистыми листьями, в одной этой комнате их не меньше дюжины. Источаемая ими липкая влажность окутывает комнату, и вдруг, когда все фибры моего существа поглощены этой влажностью (Сильвия умелый цветовод, это заметно), я слышу настоящий крик из джунглей! Сначала я грешу на галлюцинации, но потом за толщей листьев обнаруживается изящная кованая антикварная вещица, обитатель которой, зелёный попугайчик, заметив оживление в комнате, вопит, привлекая к себе внимание.

Я всё ещё не успеваю собраться с мужеством опуститься в одно из обрамляющих неотёсанный деревенский столик глубоких старых кресел, обитых посёкшимся плюшем, когда появляется Сильвия с двумя бокалами, бутылкой вина и штопором. По чести сказать, у кресел такой вид, будто рискуешь вляпаться и в плесень, и в клопов.

— Извольте, мужчина... — говорит она, протягивая мне штопор, фактически первую нормальную практичную вещь, увиденную мной здесь, такую, как бывает у официантов, — наверняка прихватила из ресторана. Вино оказывается вальполичеллой.

— Прости, пойду переоденусь, — извиняется она. Понятно, думаю я, уже дошли до «зато удобной» одежды.

Квартира изначально имела очень гармоничные пропорции, чем, видно, смущала хозяйку особенно сильно. Поэтому она решила перекроить её, с каковой целью поперёк был поставлен невысокий дряхлый стеллаж тёмного, почти чёрного дерева на ножках в виде (ха!) львиных лап. Проблему малой презентабельности задней стенки Сильвия решила, завесив её как бы гобеленом в пошлых, кислотных тонах. Он изображает индийского бога Ганешу, слона, короче, с человечьим телом.

Я откупориваю вино, наполняю оба фужера до половины и тут же отхлёбываю из своего. Божественно! Эликсир жизни для меня и моих органов чувств, замученных этим... хаосом. Этот дом не просто кунсткамера, собрание преступлений против принятых норм просвещённого вкуса, здесь всё мрачнее и глубже — это хаос, возведённый в абсолют. Это джунгли Гоббса, влажная пульсирующая арена, на которой борются самые примитивные, самые низменные инстинкты, здесь легко может пролиться человеческая кровь, недаром в зарослях крадучись пробирается хищное зверьё.