— Впервые о таком слышу, — отдувается Йонсен.

— Такое устройство есть почти во всех холодильниках, сами понимаете.

— Нельзя ли предположить, чисто гипотетически конечно, что владельцу кухни самому не понравится вид распахнутых шкафов и он закроет дверцы? — спрашивает специалистка по маркетингу.

Я отвечаю улыбкой.

— Предположить можно, но возникновение такой ситуации лучше предотвратить.

— Тоже недешёвая затея, — бурчит Йонсен.

— Возьми это тоже на карандаш, — распоряжается Йесхейм. — Если мы станем обсуждать каждую деталь, мы никогда не закончим.

— У меня другой вопрос, — говорит директриса по маркетингу с такой ядовитой улыбочкой, как будто она разгадала-таки, в чём порочность всей затеи. — Вместительность. Очевидно, что в цилиндрический шкаф помещается гораздо меньше, чем в прямоугольный тех же габаритов. Так?

— Возможно, — отвечаю я.

— Возможно?

— Мы же говорим не о формальной разнице в квадратных сантиметрах, а о вместительности. Насколько практичны с точки хранения пятнадцать сантиметров в самой глубине шкафа, что нижнего, что верхнего? Прямо скажем, не особенно. Там собирается то, что не нужно, или вещи, которые хозяева считают потерянными, потому что не находят их.

— А в твоём варианте?

— У меня не будет ничего «в глубине», потому что во всех шкафах — вращающиеся карусели. Штанга, к которой крепятся корзины с продуктами или полки со скатертями и всякими кухонными принадлежностями. Кстати говоря, я думал о том, что хорошо бы сделать отдельные цилиндры под тарелки стандартного размера с пружиной в днище, как иногда делают в профессиональных кухнях. Это простейший способ хранения тарелок.

— Карусель в каждом шкафу? — переспрашивает Йесхейм.

— Да, а почему нет? Вы же производите угловые секции с каруселями, ведь так? Потому что это единственно эффективный способ использовать иначе недоступное пространство. И я действительно считаю бедой всех прямоугольных шкафов то, что в них неизбежно пропадает место. А на практике карусели вызывают нарекания из-за того, что хозяйки набивают под них кастрюли, которые стопорят вращение. Разве не так?

— Боюсь, ты прав, — отзывается Йесхейм.

— Эту проблему я вам решил, — говорю я. — Хотя, конечно, нужно провести испытания, сделать образцы. Но вот увидите, что в моих цилиндрических шкафах и места больше, и пользоваться ими удобнее.

Йонсен прокашливается:

— Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что если все перечисленные господином дизайнером элементы — подшипники, противовес или пружина, гнутый ламинат строго определённого радиуса, штанга с вращающейся каруселью — собрать воедино в одном кухонном модуле, то он немедленно переместится в самую высшую ценовую категорию. К предметам роскоши.

Лично я терпеть не могу, когда роскошью называют сугубо функциональные вещи. В моём понимании «роскошь» — это всё наносное, манерное, созданное, чтобы раздражать глаз и вызывать зависть. Но у каждого времени свои законы. Сегодня не так уж редко самое простое и практичное оказывается самым дорогим.

— Хоть я всеми фибрами души не люблю слово «роскошь», это не причина оспаривать твою возможную правоту.

— Ты дипломированный специалист по промышленному дизайну? — интересуется директриса по маркетингу.

— Да. Университет Манчестера, — даю я разъяснения.

— Но в массовом производстве в Норвегии твоих вещей нет? — уточняет она.

— Пока нет. Вам, как никому другому, известно, с каким трудом прокладывает себе дорогу всё новое и непривычное.

— Мне тоже не нравится название «предмет роскоши», — вдруг говорит Йесхейм.

— Не в названии дело, — роняет Йонсон.