|
Хозяйка и Маса оказались дома, но Эраст Петрович отсутствовал, и выяснилось, что за весь день весточек от него не поступало. Ангелина Самсоновна гостя не отпустила, усадила пить чай с ромом, есть пирожные-эклеры, до которых Анисий был большой охотник. - Так ведь пост, - неуверенно произнес Тюльпанов, вдохнув божественный аромат свежезаваренного чая, сдобренного ямайским напитком. - Как же ром-то? - Вы ведь, Анисий Питиримович, все равно пост не соблюдаете, - улыбнулась Ангелина. Она сидела напротив, подперев щеку. Чаю не пила и пирожных не ела. - Пост должен не в лишение, а в награждение быть. Другое говение Господу не надобно. Не требует душа - и не поститесь, Бог с вами. Эраст Петрович вот в церковь не ходит, церковных установлений не признает, и ничего, нестрашно это. Главное, что у него в душе Бог живет. А если человек может и без церкви Бога знать, так что ж неволить. Не сдержался здесь Анисий, брякнул давно наболевшее: - Не все церковные установления обходить следует. Допустим, если даже сам значения не придаешь, так можно бы и о чувствах ближнего подумать. А то что же это получается. Вы, Ангелина Самсоновна, живете по церковному закону, все обряды соблюдаете, грех к вам и близко подступиться не смеет, а с точки зрения общества... Несправедливо это, мучительно... Все-таки не смог проговорить напрямую, скомкал, но умная Ангелина и так поняла. - Это вы про то, что мы невенчаные живем? - спросила она спокойно, словно бы речь шла о самом обычном предмете. - Зря вы, Анисий Питиримович, Эраста Петровича осуждаете. Он мне дважды предложение делал, честь по чести. Я сама не захотела. Анисий так и обмер. - Да отчего же?! Снова улыбнулась Ангелина Самсоновна, но уже не собеседнику, а каким-то своим мыслям. - Когда любишь, не про себя думаешь. А я Эраста Петровича люблю. Потому что красивы очень. - Это уж да, - кивнул Тюльпанов. - Красавец, каких мало. - Я не о том. Телесная красота, она непрочная. Оспа какая или ожог, и нет ее. Вон в прошлый год, как в Англии жили, в соседнем доме пожар был. Эраст Петрович полез щенка из огня вытаскивать, да и опалился. Платье обгорело, волосы. На щеке волдырь, брови-ресницы пообсыпались. Куда как нехорош стал. А могло и вовсе лицо сгореть. Только настоящая красота не в лице. А Эраст Петрович, он красивый. Это последнее слово Ангелина произнесла с особенным выражением, и Анисий понял, что она имеет в виду. - Только боюсь я за него. Сила ему дана большая, а большая сила - великое искушение. Мне бы вот в церкви сейчас быть, чистый четверг нынче, Тайной Вечери поминование, а я, грешница, и положенных молитв читать не могу. Все за него, за Эраста Петровича Спасителя прошу. Уберег бы его Господь - и от людской злобы, а еще более от гордости душепогубительной. При этих словах Анисий взглянул на часы. Сказал озабоченно: - Я, признаться, больше насчет людской злобы тревожусь. Вон уж второй час пополуночи, а его все нет. Спасибо за угощение, Ангелина Самсоновна, пойду я. Если Эраст Петрович появится, уж пошлите за мной - очень прошу. Тюльпанов шел обратно, думал об услышанном. На Малой Никитской, под газовым фонарем, подлетела к нему разбитная девица - в черных волосах широкая лента, глаза накрашены, щеки нарумянены. - Приятного вам вечера, антиресный кавалер. Не пожелаете ли девушку водкой-ликёром угостить? - Поиграла насурьмленными бровями, жарко прошептала. - А уж я бы тебя, красавчика, отблагодарила. Так бы осчастливила, что век бы помнил... Ёкнуло у Тюльпанова где-то в самой глубине естества. Недурна собой была гулящая, очень даже недурна. Но с последнего грехопадения, на масленой, окончательно зарекся Анисий от продажной любви. Скверно потом, совестно. Жениться бы, да Соньку куда денешь? Анисий сказал с отеческой строгостью: - Поменьше шлялась бы в ночное время. Не ровен час, налетишь на какого-нибудь душегуба полоумного с ножиком. |
