– Я тоже так думала, – ответила Дебора, и ее каменное лицо, если это вообще было возможно, посуровело сильнее.

На мою солнечную радость наползли темные тучи.

– Но, – заговорил я, надеясь переменить мрачный тон разговора, – ты здесь. Ты пришла.

Дебора не ответила. Она сидела и смотрела на меня, и лицо ее оставалось все таким же непроницаемым.

– Ты ведь пришла, не так ли? – пробормотал я, сам не зная, что говорю или хочу этим сказать.

Дебора наконец пошевелилась. Она качнула головой, один раз, еле заметно.

– Пришла, – согласилась она без особой радости в голосе.

Но ведь она действительно пришла, а все остальное – не важно. Я принялся рассказывать ей о своих находках, предположениях и домыслах касаемо чрезвычайно важного дела Декстера Арестованного.

– Кажется, у меня есть неплохая зацепка, – заговорил я. – В общем, есть с чего начать. Приходил Андерсон, и, судя по его словам и словам моего адвоката, я так понял, что… – Я замолчал.

Дебора не обращала на меня ни малейшего внимания. Мало того что лицо ее все так же представляло собой маску каменного безразличия, так она еще и положила трубку на стол и уставилась куда-то в сторону, лишь бы не смотреть за стекло, лишь бы не видеть ни на что не годного старину Декстера.

– Дебора? – тупо позвал я, хоть и видел, что телефон даже не касается ее уха.

Дебора снова ко мне повернулась, точно услышала, и, мгновение помедлив, одарила меня пристальным взглядом и холодным, недружелюбным выражением. Потом она снова подняла трубку.

– Я не слушать твое вранье сюда пришла, – сказала она.

– Но это не… тогда… но почему? – выпалил я.

Скажу себе в оправдание – ее замечание выбило меня из колеи, отчего мои слова прозвучали особенно глупо. Но, право, чудо, что я вообще сумел заговорить.

– Мне нужно, чтоб ты подписал кое-какие бумаги.

Дебора достала пачку каких-то документов, и у меня отлегло от сердца: разумеется, она не пришла бы сюда ни с какими другими бумагами, кроме как с бумагами по моему делу. А так как «мое дело» значило «мое освобождение» – сквозь набежавшие тучи моих опасений пробился тоненький лучик света.

– Разумеется, – сказал я. – С удовольствием. Ты ведь знаешь, я всегда… А о чем они? – произнес я все с той же презренной услужливостью.

– Об опеке, – процедила Дебора, точно еще один слог – и она сломает себе зубы.

Я с удивлением моргнул. Об опеке? Неужели она и впрямь заберет меня к себе домой и будет попечителем Декстера Бесчестного до тех пор, пока он не вернет себе доброе имя? О таком я и не мечтал: меня точно помиловали, только помиловала Дебора.

– Опека, – глупо повторил я. – Ну конечно… это здорово… В смысле, спасибо! Я и не думал, что ты…

– Опека над твоими детьми. – Она почти выплюнула эти слова. – Чтобы их не бросили в детдом. – И посмотрела на меня так, словно главной целью моей жизни было отправлять детей в детдома.

То ли от ее слов, то ли от взгляда я ощутил странное опустошение и задумался, почувствую ли однажды себя как прежде.

– А, – сказал я. – Разумеется.

Выражение Деборы наконец переменилось, что, с одной стороны, было к лучшему. С другой стороны, ее лицо тронула презрительная усмешка.

– Ты об этих детях ни хрена и не вспомнил, так ведь?

Может, это не очень лестно обо мне говорит, но, сказать по правде, я действительно не думал о детях. А ведь после моего ареста Коди, Эстор и, конечно, Лили-Энн наверняка забрали органы опеки.