Она покачала головой и ударилась в слезы.

— Откуда ты знаешь?!

— Знаю. — Как ни странно, это-то я знал на самом деле. — Я прекрасно знаю, что он чувствует, потому сам прошел через такое же.

Жена обратила ко мне блестящие заплаканные глаза.

— Ты… ты никогда мне не рассказывал…

— И не буду. Но это очень схоже с тем, что было с Коди, так что я действительно знаю. Доверься мне, Рита.

И я снова потрепал ее по руке, мысленно добавив: «Да, доверься мне. Доверься, и я выращу из Коди замечательно приспособленное, полностью работоспособное чудовище, такое же, как я сам».

— Ох, Декстер, — вздохнула она. — Я тебе верю! Но ведь он такой…

И снова залилась слезами, орошая всю кухню.

— С ним все будет нормально, — повторил я. — Правда. Ему нужно выглянуть из раковины. Научиться играть с другими детьми, со сверстниками.

И мысленно дополнил: «Научиться притворяться быть как все», — хотя вслух этого не сказал.

— Если ты уверен… — пролепетала Рита и опять оглушительно шмыгнула носом.

— Уверен.

— Хорошо. — Жена промокнула глаза и нос салфеткой. — Тогда мы просто… — Хлюп. Шмыг-шмыг. — Наверное, нужно придумать, как ему почаще играть с остальными детьми.

— Главное — начать! — поддержал я. — Оглянуться не успеешь, как он и в карты мухлевать научится!

Рита высморкалась в последний раз.

— Иногда трудно понять, шутишь ты или нет, — сказала она, потом встала и чмокнула меня в макушку. — Здорово, что я тебя так хорошо знаю.

Конечно, знай она меня на самом деле так хорошо, как думала, она бы всадила в меня нож и бросилась со всех ног прочь, однако важная часть жизни состоит в поддержании наших иллюзий. Я промолчал, и чудно успокаивающая рутина завтрака продолжилась. Позволить кому-то за собой ухаживать — подлинное удовольствие, особенно когда этот кто-то — истинный профессионал на кухне. Я не против даже выслушивать сопутствующее ухаживаниям щебетание.

Коди и Эстор присоединились к нам, когда я пил вторую чашку кофе. Дети уселись бок о бок, с одинаковыми сонными и недоуменными физиономиями. Без кофе им потребовалось несколько минут на осознание того факта, что они уже в общем-то проснулись. Как обычно, первой тишину нарушила Эстор.

— Сержанта Дебби показали по ТВ, — сказала она. К Деборе Эстор с некоторых пор начала относиться со странным и благоговейным почтением (как раз с тех пор, как девочка узнала, что у сержанта есть оружие, а еще она командует могучими полицейскими в униформе).

— Работа у нее такая, — заметил я, осознавая, что лью воду на мельницу героического образа моей сестрицы, достойной всяческого поклонения.

— А тебя почему никогда не показывают, Декстер? — осуждающе вопросила Эстор.

— Я в телевизор не хочу, — ответил я, и девица уставилась на меня, словно я только что предложил запретить продажу мороженого. — Ну да, не хочу. Представь, если бы все знали, как я выгляжу. Даже по улице не пройдешь — все будут пальцами показывать и перешептываться за спиной.

— На сержанта Дебби никто не показывает, — возразила она.

Я кивнул.

— Еще бы! Кто посмеет? — Эстор явно собиралась что-то возразить, но я шумно отставил свою чашку и встал из-за стола. — Ну, все, я на работу, защищать добропорядочных сограждан!

— С микроскопом никого не защитишь, — заявила Эстор.