Мы выбрались на берег, отдышались и после нескольких разминочных упражнений оделись и побежали через парк. К озеру уже подбегали первый и второй взводы. Мы спросили их и выяснили, что выиграл первый, со счетом три-два.

Тренер предупредил нас, чтобы мы не вздумали напрягаться и бежать на пределе сил. Мол, сегодня у нас уже достаточно было нагрузок, и бежать мы должны именно в удовольствие.

Такой бег, ровный и спокойный, позволял думать о своем. Я размышлял о всех событиях этого дня, о всех поворотах, о том, какие странные дела сразу завязались, и вообще, о том, что ребята, которых ты еще вчера совсем не знал, вдруг становятся твоими товарищами…

Посреди этих размышлений меня нагнал Жорик и прошипел мне в ухо:

— Эй!.. Ты ничего не слышал?

— Нет, ничего, — ответил я.

— А я, по-моему, слышал. У меня ж, знаешь, слух острый. Тренированный, можно сказать. В детдоме без этого не проживешь. Слушай, давай отстанем.

— Ты что?.. — я даже испугался немного, признаюсь. — Если мы еще и с дистанции сойдем, после всего, что сегодня было…

— А вдруг это — тоже проверка? — возразил Жорик. — Услышит кто-нибудь во время бега подозрительный шум или нет? А если услышит и определит его источник — тому лишние баллы. В крайнем случае, на это и сошлемся: что услышали шум и решили, что проверяют нашу бдительность, отреагируем мы на него или нет… Поворачиваем, а то упустим!

— А как же… — начал я. Я хотел сказать: «А Володька, которого нам поручено не упускать из виду?», но не договорил. Мы и так отдалились от источника шума, воображаемого или реального, и Жорик, вообще, умел быть убедительным…

В общем, мы тихо отстали и повернули назад.

— Вот здесь где-то, в этих кустах, — прошептал Жорик, когда мы вернулись метров на пятьдесят.

Я осторожно шагнул с дороги, Жорик — рядом.

— Похоже, ничего здесь нет, — пробормотал я.

— Т-с!.. — отозвался Жорик. — Разве ты не слышишь?

Я напряг слух, и мне начало казаться, будто я и впрямь что-то слышу. А может, это Жорик меня убедил. Жорик прокрался чуть подальше, на цыпочках — и вдруг приглушенно вскрикнул. Я сперва застыл на месте, но потом, увидев, как Жорик таращит глаза, заспешил к нему. За кустами лежал человек в изодранной и грязной одежде. На его запястьях были красные полосы: будто совсем недавно его руки были крепко связаны.

— Эй!.. — мы с Жориком наклонились над ним. — Эй!..

Человек повернул голову. И, едва мы увидели его заостренное лицо, тонкие насмешливые губы и серые-серые глаза — мы уже не сомневались, кто это. Да, у Володьки Дегтярева глаза были живыми и глубокими, а у этого человека — совсем пустыми, таких пустых глаз я, наверное, в жизни не видел, но семейное сходство было несомненным.

— Вы… отец Володьки Дегтярева? — спросил Жорик.

Человек кивнул.

— Но если вы хотели увидеть вашего сына… — начал я.

— Я вовсе не хочу сейчас видеть сына! — ответил этот человек хриплым приглушенным голосом. — Он даже не должен знать, что я здесь. Мне нужно видеть полковника Осетрова Валентина Макаровича.