– Похоже, Петр Сергеевич, все прошло удач но, – обратился к своему собеседнику шатен лет тридцати пяти, наблюдавший сквозь стекло из кресла шереметьевского кафетерия за погрузкой ящиков на борт самолета Москва – Петербург.

– Не судите поспешно, – ответил его собеседник, плотный господин лет пятидесяти с крупным носом, пронизанным склеротическими сосудами, – груз даже до Пулково не долетел, не то что до получателя.

Мужчины, прихлебывая кофе, продолжали смотреть на летное поле. К самолету неторопливо двигались автобусы с пассажирами. Затем к трапу самолета подъехал бежевый «мерседес». Из него вышла женщина в светлом пальто.

– Вот она, – более молодой мужчина отставил чашку с кофе, – как думаете, Петр Сергеевич, не залезет художница в посылку?

– Ну а залезет? Увидит глиняных болванчиков. И все. А в Питере о посылке позаботятся.

* * *

Молодую женщину, которую везли от зала VIР к самолету на «мерседесе», обсуждали не только в аэропортовском кафе. Еще двое мужчин вели в то же время беседу в одном из кабинетов на Лубянке. Окно кабинета выходило не на опустевшую после свержения железного Феликса площадь, а в зеленый внутренний дворик.

– Решение о назначении ВВС секретарем. Совета Безопасности принято вчера вечером, – сказал хозяин кабинета.

– Да, просчитать реакцию Хозяина становится все сложнее, – констатировал гость. – Нет смысла что то делать, когда результат не возможно спрогнозировать.

– Попытаться все же стоит, – заметил хозяин. – Пора нашему выскочке сделать маленький окорот.

– Попробовать можно. Дочка вот его в Ленинград собралась с выставкой. Художники – они ведь народ ненадежный, увлечения всякие нездоровые: нетрадиционный секс, алкоголь, наркотики…

* * *

К тому моменту, когда самолет с Вересовской еще только готовился оторваться от взлетной полосы столичного аэропорта, я уже успел подготовиться к предстоящей встрече с «надеждой московской школы неоакадемизма» (так писали о Лане на страницах «МК»).

Оставив Анюту досматривать сладкие утренние сны – ей до начала рабочего дня еще предстояло отвести сына Антона в ясли, – я на клочке бумаги накорябал записку, мол, «срочное задание от шефов, требуют меня на расправу». Антошка пошевелился в своей кроватке, когда я уже одетый стоял на пороге. Вернулся и уделил крохе дозу отцовской любви.

В контору я пришел необычно рано. Но не мне было суждено оказаться в то утро первым – за стальной дверью кабинета расследователей уже бубнили голоса. Я заглянул в щелочку. Это Глеб Спозаранник заступил на боевой пост. Его посетитель сидел ко мне спиной, но по тому, как он часто промокал платком плотную шею над обрезом темно синего пиджака, чувствовалось, что беседа принимает малоприятный для него оборот.

– Так говорите, Владимир Сергеевич, что не представляете, каким образом были подписаны эти документы? Придется освежить вашу память… – И Глеб принялся выкладывать из верхнего ящика своего стола самые действенные инструменты своего журналистского мастерства: паяльник, щипцы для колки сахара, плоскогубцы…

Я на цыпочках отошел от двери расследователей.