— Джозеф Спациенте, — тихо сказала Нэнси.

— В яблочко! — воскликнул Тэмплтон. — Вы и правда смышленая.

— Ведь это Джозеф помог вам отключить сигнализацию в банке, да? — резко спросила Нэнси. — Он вроде кудесника по системам сигнализации.

— Вы основательно подготовились. Я потрясен, — поддел девушку Брэккетт. — Да, мы вместе с Джо были в этом деле. К несчастью, ему не повезло, и его поймали.

— Я все еще не понимаю, — дрожа, произнесла бледная Фелиция.

— Джо знает каждый дюйм вашей сигнализации. Прежде чем вступить на путь преступлений, он работал инженером в крупной компании по производству систем сигнализации и разработал там вашу систему. Когда мы услышали о том, что вы продаете свой рубин с аукциона, — ну, искушение было слишком велико, чтобы перед ним устоять.

— Но ведь Джо в тюрьме. — вставила Нэнси.

— Верно, — согласился Тэмплтон. — И всю его почту вскрывают. Он послал мне зашифрованное письмо, в котором в общих чертах набросал свой план, но он никак не мог переправить мне электросхему вашей сигнализации. Охранники тут же перехватили бы ее. И тут, благодаря госпоже Уэйнрайт и ее очаровательной программе по искусству, Джо придумал превосходный план.

— Он начертил части электросхемы на коре дерева в нижнем левом углу четырех почти идентичных картин, — продолжила за него Нэнси.

— Весна, лето, осень и зима, — весело пропел Брэккетт. — Он был так осторожен. Если бы он начертил сразу все на одной картине, кто-нибудь из охранников мог бы догадаться, в чем дело. Но Джо никак не рассчитывал, что госпожа Уэйнрайт станет такой поклонницей его таланта. Он не ожидал, что его произведения будут выставлены в ресторане и в этом великолепном особняке. Он думал, она просто передаст их его дорогому дядюшке Августе. Вы очень усложнили мне жизнь, госпожа Уэйнрайт.

— Итак, вы выследили первые две картины и пришли за ними в «Аризона-Хаус», выдав себя за критика Гарольда Брэккетта.

Тэмплтон фыркнул от смеха.

— Я просто пришел в ресторан, чтобы прикинуть, как подобраться к картинам. А тут милая гардеробщица — как же ее звали? Ах да, Бесс! — так вот она решила, что я знаменитый Гарольд Брэккетт. А когда я услышал, что в ресторане неприятности, которые, возможно, вы помните, я испытал лично на себе, — все встало на свои места.

— Так это Бесс подала вам идею изуродовать картины? — поразилась Нэнси.

— Боюсь, что да. Все равно кто-то уже громил ваш ресторан, так что я лишь присоединился к общему веселью. Я изрезал картины и забрал нужные мне фрагменты, справедливо полагая, что вина падет на таинственного недоброжелателя. — Тэмплтон замолчал и, нахмурившись, посмотрел на Нэнси. — Но я не рассчитывал, что все может застопориться из-за вас. Куда бы я ни повернулся, там всякий раз оказывались вы. От вас, казалось, невозможно избавиться. Сначала вы преследовали меня до самой автомойки. Я весь промок, выскочив из машины в самый разгар помывки! Затем, приехав сюда как дядюшка Августе, я снова наскочил на вас. И сейчас вы снова здесь! Что это с вами? Вам что, некуда больше себя девать?

— Чтобы отпугнуть меня, недостаточно подбросить записку с угрозами и подсыпать мне в воду секонал, — ответила Нэнси.

— Ах да, секонал! Я хотел продолжить череду невзгод в вашем ресторане, нужно было чем-то отвлечь ваше внимание, чтобы вы не связали картины с рубином. Но если это напугало вас немножко, тем лучше.

— И вы снова явились в «Аризона-Хаус» под видом Гарольда Брэккетта, чтобы выяснить, не появилась ли четвертая картина, — догадалась Нэнси.