Туалет точно был кошмаром. Она могла очистить все чарами.
Но не сейчас. Это было ужасно — Клэр обычно был аккуратным, даже когда его мозг занимали серии экспериментов и вопросы. Она видела бардак, когда его способности не использовались, и он страдал от проклятия ментатов.
Скука. Если не тренировать и не использовать, логика, как и магия, атаковала носителя.
Финч кашлянул.
Она пришла в себя. Газеты были полны диких выдумок. И посылать слуг в Лондиний стало, по меньшей мере, проблематично.
— Да?
— Еще вызовы, мэм. От короны, — в его тоне был страх, или дыхание перехватило?
— Да, — она медленно повернулась по кругу. Стены были в брызгах разных субстанций. Может, стоит все выжечь.
Можно было очистить так весь гниющий город, да? Пустяк для главной. Стоит лишь захотеть, и весь мир будет гореть.
Здание было сложнее.
«Ты не думаешь», — философский камень из мертвых рук Левеллина давил на грудь… и она не сдавалась поэтому болезни, потому не страдали и ее слуги.
Но Клэр так защищен не был. Он не был слугой или Щитом. Он был просто… чем?
«Кто он для меня? Осмелюсь ли я назвать?».
Появились Гораций и Тиг, Финч указал им уложить тело Вэнса за воротами для собирателей трупов.
— Леди так хочет. Скорее, господа.
«Леди так хочет».
— Финч, — хриплый голос, словно она не провела несколько дней в библиотеке, пела заклинания до онемения языка, чтобы не обрушить поток жгущей магии.
— Да, мэм?
— Пусть Хартхел снова седлает лошадь. Если служанки и повариха пойдут на рынок, пусть с ними будет вооруженный лакей. Микал?
— Все еще рядом с мистером Людовико.
— Пусть кто-то другой следит за Людо, а Микалу передай, что он мне нужен.
«Хотя он не будет рад. Я оставила его как булавку, чтобы держать ткань, и не вернулась за ним, не дала сменить его».
— Он точно захочет черную лошадь.
— Да, мэм. Мэм?
Она повернулась к нему, но он не побелел. Она склонила голову и увидела, что его морщины стали глубже на сухой коже, под подбородком кожа ослабевала, ошейник впивался в плоть.
Финч тоже старел. А она — нет. И не постареет, пока у нее камень, и от этого она поежилась.
Дворецкий сцепил ладони за спиной.
— Мы рады служить вам, мэм. В комнатах слуг говорили, и мы рады… что вы — наша госпожа, — ему было сложно говорить с акцентом, он зазвучал как юноша со сленгом. — Мы останемся с вами, это точно, даже если закроете дом.
«О, Финч».
— Я рада это слышать. Не думаю, что мне потребуется закрыть дом. Британия меня не арестует.
«Иначе она не сможет давать мне сомнительные задания».
Могли быть другие. Невидимый волшебник, что мог быть, а мог и не быть частью Общества, который выслеживал ее и оставлял подарки.
— Хоть я и не отвечаю на вызовы, — закончила она. — Благодарю, Финч. Прошу, поспеши.
И он ушел, а Эмма подошла к двери. Она сказала одно Слово, и лампы потускнели, а с другим словом огни под перегонными кубами угасли. Она ушла из кабинета в тени, и когда закрыла дверь, она загремела, как дверь склепа, запечатывая бардак внутри.
* * *
Букингем бурлил от недовольства правящего духа. Воздух корчился над шпилями замка, эта тьма ниспадала до земли, поблескивая белыми вспышками.
«Это…» — она не могла подобрать слова. Кашляющий кучер забрал лошадей у нее и Микала. Лица многих снизу были обвязаны платками, некоторые были чем-то пропитаны, и Лондиний превратился в город разбойников, которые порой падали, кашляли кровью и бились в конвульсиях. |