Через несколько секунд она уже сидела верхом на мне. Одной рукой она зажала мне рот, чтобы крики не разбудили соседей, а другой поднесла нож к моей шее. «Я тебя зарежу, тварь, — прошипела она, а глаза-изюминки сузились в ниточки, — не посмотрю, что нож тупой».

Силы были на исходе, я приготовилась к самому худшему. Но тут тихонько приотворилась дверь и в комнату со словами «Голубушка, а вот и я. Не прогневаешься?» на цыпочках вошел Карпухин. В руках он держал бутылку вина из запасов Иловайского. Перлова невольно обернулась, и тут я закричала: «Бей!».

Молодой человек не растерялся и мигом приложился бутылкой ко лбу моей ненавистной наездницы. Осколки стекла разлетелись по комнате, я была залита вином с ног до головы, а Перлова обмякла и рухнула на меня.

— Помогите выбраться… — прохрипела я, выглядывая из-под ее тела. Карпухин подскочил, схватил ее и оттащил в сторону. — Спасибо!.. Как вы вовремя!

— Что это было, Полина? Она — извращенка, поклонница Сапфо и маркиза де Сада? Хотела склонить тебя к сожительству?

— Да что с вами, Иннокентий? — возмутилась я. — Вы что, не поняли, что это убийца?! Она убила всех, а я узнала, и поэтому чуть было не стала ее очередной жертвой!

— Не может быть! — как-то по-бабьи ахнул он. — Неужели она?! Но почему? В чем причина?

— Понятия не имею… Надо позвать Кулагина — пусть сам разбирается.

— Я же говорил вам, что его нет. И еще не приехал. — Карпухин посмотрел по сторонам и вздохнул: — Жаль-то как! Такое вино пропало. Специально за ним в подвал лазил, порадовать вас хотел.

Перлова зашевелилась и издала протяжный стон, я отпрянула.

— С ней надо что-то делать, — сказала я. — Не дай Господь, придет в себя, еще кинется на нас.

— Ее надо связать, — предложил Карпухин.

— Но чем?

Не ответив, Иннокентий Мефодьевич принялся тем же приснопамятным ножом пилить шнур на занавеси. Шнур не поддавался.

Когда ему удалось, наконец, отрезать веревку, он усадил приходящую в себя Перлову на стул и принялся за дело.

— Помогите, Полина, — Карпухин бросил мне конец шнура, а сам достал из шкафа два длинных полотенца и обмотал ими ноги женщины.

— А мы не совершаем ничего противозаконного? — спросила я с опаской. — Ведь это насилие над человеком!

— Не думаю, — ответил мне Карпухин. — Береженого Бог бережет. И кстати, как вам удалось узнать, что она убийца? Вот уж никогда бы не поверил. Я на Пурикордова думал, или на Гиперборейского, и вдруг дама. Певица. Такой пассаж!

Мы присели на кровать, чтобы не сводить с Перловой взгляда, и я рассказала молодому человеку о пятне в виде лошадиной головы, о таинственных приорах и прецепторах и о том, как мать Косаревой скончалась сразу же после отъезда г-жи Рицос из имения. И как пропала семейная реликвия — письма Пушкина.

— Но это же не доказывает того, что Перлова убила троих в этом доме! — Карпухин с сомнением посмотрел на меня, и на его лице отразилось сомнение, правильно ли он поступил, связав женщину.

— У меня есть доказательства! — парировала я и добавила: — Вот она придет в себя, спросите, откуда ей известно о том, как был одет Мамонов в постели Ольги Иловайской?

— Скорее, он был раздет, нежели одет, если я хорошо знал Мамонова, — пробормотал Иннокентий и добавил: — А может, Перловой о Мамонове рассказали те женщины, которые его обмывали? Мол так-то и так, ничего на нем не было, стыд и срам…

— Да вы что, Иннокентий Мефодьевич?! — возмутилась я.