Никого, блин, не пускают. Я единственный, кто смог прорваться…" – «Ты молоток, Володя, – сказал я. – Это, наверняка будет супербомба?» – «О, шеф, это будет мегабомба! Сто пудов!»

Разговаривая по мобильному, я видел, как Володя прогуливается по улице метрах в сорока от омоновского оцепления, прижимает к уху телефон… «Так ты проник внутрь оцепления, Володя?…» – «А как же, шеф! Я в эпицентре событий, рядом со снайпером, на крыше». – «Молодец, Володя, я тебя в приказе отмечу». – «О чем разговор, шеф? Не ради благодарностей или там… премий… работаем». – «Нет, Володя, и не спорь… будет приказ». – «Ну спасибо, Андрей». – «Да не за что. Вот выйдет приказ, тогда и скажешь спасибо».

Я убрал телефон в карман. Соболин тоже… Будет тебе приказ, Вова! Но сначала я познакомлюсь с текстом «эксклюзивного интервью». Вот бомба то где!

И супер и мега… Сто пудов!

Сказать по правде, я даже был благодарен Соболину. Его звонок как то снял напряжение. Я посмотрел на Володю сквозь густую решетку на окне омоновского автобуса… Будет приказ, будет. Жди.

И зазвонил телефон. Переговорщик снял трубку, в динамике раздался голос Паука:

– Я хочу говорить с англичанином.

Переговорщик вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и подошел, по пути отодвинув плечом Валерия Вячеславовича. От такой наглости чиновник слегка оторопел… Извини, кореш, узковат проходец…

– Здравствуйте, – сказал я в трубку на довольно приличном русском языке.

– Привет, – сказал Паук на очень скверном английском. – Ты кто?

– Мое имя Джон Смит, я собственный корреспондент «Санди Тайме».

– А в КГБ у тебя какое звание, урод? – спросил Паук. Слово «урод» он произнес по русски.

– Что есть урод? – по русски же спросил я.

– Урод – это ты.

– Ол райт, урод – это есть я. А кто вы?. Представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Паук, – снова перешел он на английский. – Я хочу сделать заявление для английской… даже для мировой прессы. Понял?

– Да, понял. Я готов к разговору с вами, мистер Паук.

– Готов он… урод, – пробормотал Паук. – Слушай меня внимательно, недоносок британский… Через три минуты ты должен стоять под дверью нашей твердыни…

– Вашей… что?

– У входа в больничку, урод чухонский. На пороге ада… Придешь один.

Когда прозвучали эти слова, офицеры «Града» быстро переглянулись.

– Джастин момент, – быстро сказал я. – Здесь есть русские коллеги журналисты… тиви… они хотят брать интервью…

– Засунь их в свою английскую жопу, урод, Черчилль гребаный… Я и тебе то не верю, а не то что «рюсским жюрналистам». Понял?

– Я только хотел сказать, мистер Паук, что…

– Говорить будешь, когда я тебе разрешу! Придешь один, перед дверью разденешься до трусов.

– Простите?

– До трусов! С собой возьмешь только диктофон. Все! Больше в руках – ничего. Понял?

Переговорщик быстро подвинул мне раскрытый блокнот. На страничке было написано печатными буквами: «Вы можете отказаться».

– Понял, мистер Паук… Я иду.

***

Я на секунду приостановился на подножке автобуса. Впереди лежала пустынная улица, маячили мощные фигуры омоновцев. Солнце висело за облаками слабенькое, блеклое. Из толпы зевак за оцеплением на меня оторопело уставился Володя Соболин… Сто пудов, Володя, сто пудов… Жди приказ… если, конечно, мистер Паук не очень голоден и не надумает приготовить из меня ужин.