— Мистер Кроуфорд сказал мне, что если вы появитесь в суде и будете свидетельницей в нашу пользу, то очень вероятно, что Мервин этого так не оставит. А уже тогда мы сможем обратиться в суд и заявить, что Мервин преследует вас в отместку за ваши свидетельские показания, что даст суду основание привлечь его к ответственности. Нужно не уважать себя, чтобы позволить ему продолжать в том же духе.
— Послушайте, — терпеливо пояснила Норда. — Он со всей определенностью дал мне понять, что замышляет убийство, и меня вовсе не устраивает перспектива стать трупом и утешаться тем, что суд этого так не оставит. Меня не интересует, хорошего вы нашли адвоката или нет, поскольку ему в первую очередь потребуются доказательства. А этого‑то как раз у нас и нет.
— Но у нас есть доказательства, — перебила ее Лоррейн, — есть свидетель, которому Мервин говорил когда‑то, что на самом деле он не любит Роберта и что добивается опеки над ним, только чтобы досадить мне.
— Чудесно, — холодно заявила Норда. — Но это касается только вас. Мои проблемы это не решит.
— Но вы же не оставите все как есть? — Лоррейн растерянно умолкла.
— Даже не знаю. Но в одном я уверена твердо. Я не буду вмешиваться в дела Мервина Селкирка до тех пор, пока не выясню, что это мне даст. И у меня должен быть свой собственный адвокат, и выберу я его сама.
— Но сейчас уже вечер пятницы, — возразила Лоррейн. — В это время вы уже никого не найдете. А я договорилась с мистером Кроуфордом, что завтра в полдень он будет вас ждать в своем офисе и примет ваши письменные показания.
Норда задумчиво молчала.
— Не можете же вы вот так взять и уехать. Не делайте этого, — снова заговорила Лоррейн. — Не ради меня, а ради Роберта. Вы же знаете его и должны понимать, как много это для него значит. Я понимаю, что вам хочется избавиться от Селкирков как можно скорее, но не забывайте о Роберте.
Я уже два года добиваюсь единоличной опеки над Робертом. Мервин является на каждое судебное заседание и трогательно расписывает свои родительские чувства. Я оказываюсь в роли женщины, стремящейся любой ценой навредить бывшему супругу, а Мервин держится прекрасно: такой учтивый, обходительный, хладнокровный и так уверен в себе. На последнем судебном слушании я сказала, что Роберт побаивается отца, и Мервин, не моргнув глазом, тут же объяснил судье, что такое отношение к нему — дело моих рук, что я намеренно и постоянно компрометировала его в глазах сына.
Затем Мервин пригласил свидетелей, которые подтвердили, что он был образцовым отцом, когда Роберт жил с ним.
Судья был поражен. Суд решил, что два месяца в году Роберт будет проводить с отцом и что я должна стараться даже не упоминать при мальчике имя Мервина. Следующий пересмотр дела был назначен через семь месяцев.
Семь месяцев истекают как раз через неделю. Теперь, когда у нас есть этот новый свидетель, да еще если вы дадите показания, мы сумеем показать суду истинное лицо Мервина Селкирка.
— Я вовсе не уверена в успехе, — прервала ее Норда. — Не забывайте, что я только один раз видела, как он дал пощечину Роберту.
— Но вы это видели! — настаивала Лоррейн. — Вы же видели, как он это сделал: ударил его со всей силы. И какой он был при этом холодный, невозмутимый, а ведь бедный мальчик пролетел через всю комнату.
— Ну, положим, это было не совсем так.
— Да, но ведь пощечина была крепкая?
— Безусловно, — подтвердила Норда.
— И произошло это не наедине, а при вас, и лишь за то, что он попытался вас перебить.
Норда заколебалась: чувствовала, что ее во что‑то втягивают.
— Послушайте, Лоррейн, но ведь я была почти что членом семьи. |