Шах хмыкнул, Гвичия изумленно вскинул брови. А я спросил… Я очень спокойно спросил:

– Простите, Виктор… э э…

– Георгиевич, – подсказал опер, включая электрический чайник.

– Виктор Георгиевич, вы здесь в каком качестве служите?

– А там (кивок в сторону двери) висит табличка. На ней все написано… прочитайте.

– Я читал. Там написано, что в этом кабинете работают опера уголовного розыска.

Наш опер закончил манипуляции с чайником, поднял на меня взгляд и сказал:

– Выйдите из кабинета… Я вас сюда не приглашал… пока.

– Спасибо за помощь, – ответил я. – Пошли, мужики… По моему, кто то таблички на дверях перепутал.

– Желаю успехов, – бросил опер.

Мы вышли. Сказать по правде, мне было очень противно. Гвичия посмотрел на табличку и сказал:

– Какой то странный человек, да?

Шах тоже посмотрел на табличку, сплюнул и сказал:

– Лохи.

Я не сказал ничего.

Я не сказал ничего, я только подумал… но не сказал.

***

…Дверь в квартиру, где находится телефон, зарегистрированный на гр. Шурыгину Антонину Викторовну, наводила на мысли о коммуналке и бытовом пьянстве: следы неоднократного и неумелого ремонта, висящий на проводах звонок, порезанная ножом дерматиновая обивка…

Таких дверей я за годы пахоты в УР повидал немало. И мог даже предположить, что увижу за дверью.

Гвичия начал давить на кнопку звонка.

Делать это пришлось пять раз. Шаги за хлипкой дверью раздались тогда, когда уже нам показалось, что в квартире никого нет. Шаги были шаркающие, медленные… потом раздался кашель… потом дверь отворилась. На пороге стояла старуха в грязном халате и торчащих из под него белых бязевых мужских кальсонах.

Жиденькие волосы, характерный цвет лица, густой перегарный выхлоп… Все, как говорится, до боли знакомое. Я загодя приготовил свое журналистское удостоверение и придал лицу некое соответствующее профессиональное выражение. Все это оказалось лишним. Старуха посмотрела на нас мутными глазами, закашлялась и сказала:

***

– С утра уже ходить стали…

– Здравствуйте, бабушка, – вежливо сказал Зураб.

– Ишь, внучек нашелся… басурманин… Спят они еще… – Старуха явно собиралась захлопнуть дверь, но я не дал.

Я сунул ей под нос удостоверение и начал работать. Кое что, впрочем, мне уже было ясно.

– Мы журналисты, – сказал я. – А вы Антонина Викторовна?

– Что надо?

– Поговорить, Антонина Викторовна…

Мы – журналисты.

– Стрекулисты журналисты… аферисты! На похмелку дашь?

– Дам, – ответил я, доставая бумажник.

Выражение глаз старой алкоголички стало гораздо более осмысленным или, по крайней мере, заинтересованным. Я вытащил пятидесятирублевую купюру. На эти деньги можно купить одну бутылку заводской водки, но Антонина Викторовна наверняка купит две бутылки паленой.

…Деньги исчезли в кармане халата.

– Может, внутрь пригласите? – спросил я.

Старуха посторонилась, пропуская нас внутрь. Интерьер прихожей был именно таким, какой я себе представил, глядя на дверь. Тут ошибиться трудно. Вслед за старухой мы прошли в кухню, распугали тараканов.

– Ну, говори, чего надо, – сказала хозяйка.

– У вас в квартире есть молодые женщины?

– Сказала же: спят еще бляди.

– Дочери ваши?

– Тьфу! У меня сыны… да и их не вижу: по тюрьмам они.