Они оставили экипаж с кучером у ближайшей конюшни, возница радовался, что день работы выдался таким легким. Клэр и Зигмунд пошли дальше пешком, вскоре затерялись в толпе. Валентинелли шел за ними, в суете и шуме пристани Тредвист никто не замечал кровь на его одежде. В желтом свечении кровь казалась просто темными пятнами. Но Клэру было сложно смотреть на него.

Зигмунд все еще жаловался на потерю завтрака, болтая всю дорогу. Клэр отвечал кратко, не слушая, размышляя. Он рассказал баварцу требуемый минимум, и теперь они шли туда, где начиналась торговля прусскими конденсаторами. Бумаги мисс Бэннон включали записи о некой «Lindorm Import Co.» и пристани Тредвист. И то, что он прочитал после того, как мисс Бэннон уехала утром, дало удивительные плоды: знакомый почерк.

Он много раз видел этот почерк в Итоне в бумагах Седрика Грейсона. Канцлер точно был вовлечен, и Клэр очень хотел поделиться новостью с мисс Бэннон. Слово дракона — он поежился при мысли о существе и ускорился — не служило достаточным доказательством, а это могло. И это давно было у нее, никто не знал о важности бумаг.

Это само по себе радовало.

Глава двадцать четвертая

Никогда не лишнее

Чилд жил на улице Титэ, его жена была в Дублине, счастливо проживала там с сыном. Миссис Чилд, наверное, думала одомашнить мужчину, но Главных сложно приручать, особенно таких. Но она теперь была женой волшебница, она не хотела поддержки. Чилд заботился о себе сам, хотя бросал деньги на юных спутниц. Он обеспечивал миссис Чилд то ли из-за того, что она родила ему сына, который был склонен к магии, то ли потому что когда-то был неравнодушен к ней, то ли из-за того, что так обязан был сделать. Никто не знал. Эмма больше верила первому, публика второму, а наивные — в третье. Некоторые считали, что Чилд настолько был занят своими прихотями, что деньги он отправлял в Дублин, чтобы женщина не мешала его удовольствиям и ухаживала за сыном.

Дом на улице Титэ был одним из лучших, с террасой, изящный, поднимался на четыре этажа над широкой авеню, низкая каменная стена огибала его, внутри был хороший сад. Микал замер у ворот, невидимая защита заработала, все сплетения и узлы шептали имя Чилда сверхъестественным ощущениям, шептали о Главной, тревожащей ткань реальности.

Чилд был дома. Защита даже толком не мерцала, напоминала занавес, театральная, как и всего его жесты. Микал направил лошадей на дорожку.

Щеки Эммы были влажными. Поднять на земли Коллегии — одно, спуститься — другое дело. Она яростно моргала, и текло все больше слез. Чертово солнце, как и все остальное, проверяло ее терпение на прочность сегодня.

Порой она хотела, чтобы ее Дисциплина не давала ей такое отвращение к свету дня. Но не сильно и не глубоко, ведь этот путь был опасным. Говорили, что Главный не должен сомневаться в своей Дисциплине. Но было бы приятно создавать, не рискуя ослепнуть.

Лестница, мрамор с позолотой и острыми краями, вела к большой алой двери. Только Чилд мог позволить себе такую вульгарность. В вазах на ступеньках стояли красные маки, их головы кивали в унисон, желтое свечение тумана странно обесцвечивало их. Воздух был неподвижным, хотя оставалась надежда на дождь, может, во время Прилива. Это могло смыть гадкий запах города, хотя Эмма сомневалась в этом.

Внутри было тускло, к ее счастью, просторная прихожая была освещена только несколькими лучами солнца и парочкой шипящих ведьминых огней в клетках в форме раскрытого наполовину амариллиса. Многострадальный дворецкий Чилда, мистер Герндроп, поклонился и взял визитку у Микала. Его ошейник был тусклым, но щеки и нос пылали.

— Он в кабинете, мэм. Выдалась еще та ночка.

«Удивительно, что он принимает», — но Чилд редко прогонял ее.