– А зачем вам референт? – не удержался я, хотя знал, что задавать подобные вопросы Спозараннику глупо, он сейчас начнет говорить про пользу, которую данный референт будет приносить Агентству.

– Референт, о котором я говорю, будет приносить пользу мне, а значит, и моему отделу, а следовательно, и всему нашему Агентству, и, в частности, вам, Алексей Львович, – сказал Спозаранник.

– А какой пол будет у этого референта – мужской или женский?

– Какое это имеет значение?

– Один мой знакомый – большой, кстати, в прошлом начальник, постоянно менял секретарш. Поработают они у него от силы месяца два, и он их увольнял – говорил, что пользы от них никакой, сплошной интим, а через это постоянные скандалы в семье. И вот решил он взять на работу не секретаршу, а секретаря, то есть мужчину. И что вы себе думаете, Глеб Егорович? Буквально через месяц у них начался жуткий роман, знакомого моего уволили из больших начальников, и теперь он показывает свой безволосый торс в клубе «96». Поэтому я ваше желание обзавестись референтом не одобряю, о чем и сообщил Обнорскому. И пейджера вам тоже не дам.

Потому что я отвечаю в Агентстве за хозяйственную безопасность, что означает неуклонное стремление к повышению рентабельности и вытекающей отсюда экономии средств. К тому же один пейджер у вас уже есть.

– Если так, – сказал молдаванин Спозаранник, оказавшийся при ближайшем рассмотрении лицом иной национальности, – ничем не могу вам помочь, стажируйте своих иностранцев сами.

Так Тере стал моим личным стажером.

* * *

Потом появился Обнорский. Он не поздоровался и сухо предложил проследовать в его кабинет, – это не предвещало ничего хорошего.

За мной в кабинет Обнорского зашел и мой стажер. Теперь он не отходил от меня ни на шаг.

– Это кто? – хмуро спросил Обнорский.

– Стажер. Он по русски не понимает.

Обнорский тут же перестал обращать на стажера внимание. Он сказал, что вчера в агентском буфете получили отравление четыре сотрудника – три отравились серьезно. Соболин вообще лежит в реанимации.

Об отравлении я знал, поскольку вчера сам отвозил по домам страдавших животами Агееву и Горностаеву. Оказалось, что ночью Агеевой стало хуже – ее отвезли в больницу. Так же были госпитализированы Повзло и Соболин. Все они обедали в нашем буфете.

– Если с ними что то случится, я тебя под суд отдам, – заявил Обнорский угрожающе.

Я понял, что Обнорский говорил совершенно серьезно.

Шеф считал, что в отравлении виноват я, поскольку именно я отвечал за закупку продуктов в буфет. Естественно, соблюдая режим экономии, я старался покупать продукты по самым низким ценам. И вот теперь Обнорский кричал, что именно это мое крохоборство и привело к столь ужасающим последствиям.

Я пытался объяснить шефу, что дешевые продукты еще не значат некачественные, но он ничего не слушал.

Я решил, что дальнейший спор только усугубит мое положение и лучше уйти.

Стажер вышел вслед за мной.

– Ну, что скажешь? – спросил я его.

– Коле лугу, – сказал он.

Надо было что то делать. Надо было спасать мое честное имя – имя главной хозяйственной опоры Агентства «Золотая пуля». То есть проводить собственное независимое расследование.

Сам я в нашем буфете не питаюсь, поскольку давно исповедую принцип: не пей, где живешь, и не ешь, где работаешь.

Тем не менее я ни на секунду не верил, что столь массовое отравление могло случиться из за меня.

– Надо выяснить, кто и что вчера ел, – сказал я своему стажеру.