|
Неохотно встали и удалились по рабочим делам оперативники. «Холодно стало, осень настала», — поеживаясь и застегивая куртку, сказал капитан Горбанюк. «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?» — задался классическим вопросом Шишковский. «Что-то дует ветер в спину, не пора ли к магазину?» — не отставал от товарища Мишка Хорунжев и усердно мне подмигивал. В коридоре кого-то отчитывал подполковник Хатынский — отчитывал бодро, можно сказать, жизнерадостно. Имелась веская причина для хорошего настроения — маньяк нейтрализован, и мирные граждане могут спать спокойно. Говорить с ним по душам было бесполезно. Я пыталась, ничего не вышло. «Вахромеева, отставить, дело закрыто, преступник не вынес висящей над ним тяжести разоблачения! Сама подумай — все улики говорят об этом. Любитель девочек, преследовал Таню Кулагину — а на алиби плюнуть и растереть, какая мать не станет выгораживать сына? Вот скажи, твоя мама не позаботилась бы о твоем алиби? Вещи погибших девочек в подвале — лучшее подтверждение о его причастности к преступлениям. И краевые товарищи полностью с нами солидарны. Так что не умничай на ровном месте, возобновляй текущие дела. А Туманов пусть передает дела следователю и уезжает в свой Красноярск. Что мы такие кислые, Вахромеева? А ну, марш крепить престиж советской милиции!»
Я стала рыться в бумагах, пытаясь представить, что случилось в конце пятьдесят девятого, начале шестидесятого годов — почему маньяк прекратил охоту, а возобновил ее лишь семнадцать лет спустя. Гражданин Глазьев в то время был молодым преподавателем в музыкальном училище, причем училище находилось не в Грибове, а в Канске, а это, между прочим, две большие разницы. Как можно игнорировать элементарные вещи? «Где Вахромеева? Кто видел Вахромееву? — гремел по коридору голос Виктора Анатольевича. — Да что за работнички у нас собрались?!» Я не подавала признаков жизни, хотела поработать в одиночестве. Нет Вахромеевой, кончилась! Шум затих, я продолжала рыться в бумагах. Что случилось с маньяком семнадцать лет назад? Сел в тюрьму? Тогда точно вышел без мозгов — да и проверили уже всех, кто отбывал в шестидесятом году на долгие сроки… Решил остепениться, делать только добрые дела? Такую версию я даже не рассматривала. Переехал? Заболел? Лишился важной части тела, а спустя семнадцать лет отрастил ее снова? Странно, но именно в последнем предположении крылось зерно истины. Под ворохом бумаг на столе Туманова я наткнулась на выписки из больниц и поликлиник. Добросовестные сотрудники собирали все это по регистратурам и больничным архивам, а Туманов не нашел времени даже пролистать! Я, бегло просматривая бумаги, наткнулась на фамилию Ковалев — и благополучно ее пролистнула. ОБЫЧНАЯ фамилия — рядовая, неброская. И только через минуту что-то щелкнуло в голове, задумалась, стала листать обратно. Кошелев, Кулешов… Ковалев. Александр Михайлович Ковалев, 1914-го года рождения, установлен протез на правую ногу… Стоимость (ого), оплачено через Грибовское отделение Государственного банка СССР… Ну да, Александр Михайлович прихрамывал, слоняясь по двору, хотя в глаза это не бросалось. Почему не сказал? Почему раньше не узнали? Так никто и не спрашивал! Странно завести разговор о своем протезе — с чего бы? Люди так не делают. Информация, возможно, чего-то стоила, но я не понимала чего. Ну, бывает, прыгал без ноги, потом сынок-депутат собрал кровно заработанные деньги и справил отцу новую ногу. Кто запретит? Протезы желательно ставить импортные, ибо то, что производят в СССР, протезами фактически не является… И все же я заинтересовалась, стала искать медицинскую карту Ковалева. Затем позвонила в больницу, представилась сотрудницей правоохранительных органов и потребовала предоставить информацию. Обещали сделать через полчаса. Я перезвонила, выслушала полученные сведения и снова задумалась. |
