С содроганием я вглядывалась в «манекены». Что в мозгах у этих нелюдей? Бюсты из глины, из соломы или еще чего-то, одетые в окровавленные курточки, болтались штанишки, шапочки на макушках. А вот волосы и уши были настоящие, срезанные с детей, попавших в капкан…

Я не могла на такое смотреть, задыхалась. Упала на спину, уставилась в облезлый потолок. Потом опомнилась, стала извиваться, пыталась распутать веревки на запястьях. Бесполезно, у этого отродья уже имелся опыт, как обращаться с некой Ритой Вахромеевой…

Я выбилась из сил, отдышалась. Наверху что-то загремело, откинулась крышка люка. С лязгом опустилась раскладная лестница. Спускались двое. Я закрыла глаза, притворилась бесчувственной. Можно поздравить, Маргарита Павловна, вы в гостях у семейки маньяков…

— Хорошо, что ты пришел, Виталька… — пробурчал хриплый голос. — Эта шалава могла уйти, тогда бы точно швах…

— Так я же в отпуске, батя, — усмехался второй, помоложе. — В горсовете не задерживаюсь, ухожу, когда вздумается. Красота, еще неделю отгулять осталось…

Я ловила ушами обрывки разговора. Так вы еще и в отпуске, товарищ депутат. Понятно, откуда у вас столько свободного времени…

— Батя, ты не сбрендил, почему у тебя все двери нараспашку? Как она прошла?

— Военная хитрость, сынок… Слушай, ты точно отогнал ее машину? Не видел никто?

— Точно отогнал, не волнуйся. За свалкой она, через две улицы. Найдут нескоро, а когда и найдут, с нами не свяжут…

— Вот и славно, Виталик… Уверен, что она одна пришла? А если сообщила своим, куда едет?

— Не волнуйся, старый, полтора часа прошло. Кабы знали, где она — уже бы свора слетелась. Да и придут — пусть ищут, мы ничего не знаем. Бабу не видели, не доехала. Эту комнату даже с собаками не найдут…

Тоска пилила, я задыхалась от отчаяния. Сама загнала себя в ловушку, поехала навстречу собственной смерти, никого не известила…

Они молча склонились надо мной. Загорелся фонарик, стало светлее. Я уже не могла притворяться спящей, ресницы расклеились.

— Ну, здравствуй, дочка, — проурчал со зловещим придыханием Ковалев-старший.

А вот теперь я узнала этот голос! Словно ветер просквозил через годы и пространства, я снова была в том подвале, а в голове звучал этот неприятный голос…

— Как ты без меня все эти годы? — продолжал урчать старый маньяк. — Соскучилась? Ну, ничего, вот ты и вернулась к папочке, теперь все у нас будет хорошо… Что, сука, не ожидала? — он схватил меня за волосы, оторвал голову от пола, бросил обратно. Я успела ее повернуть, ударилась виском, но все равно было больно. Засмеялся второй. Он нагнулся, разглядывал меня с каким-то зоологическим интересом. В его глазах было что-то не русское — я только сейчас это обнаружила. Возможно, мама принадлежала к нацменьшинствам, к тем же селькупам — почему бы и нет? От мамы унаследовал тягу к дикой природе, выносливость, умение вести себя в лесу, знания об оставшихся ловушках в окрестных лесах. От папы… — ясное дело, что. Но и сам был не дурак, хорошо учился, получил высшее образование, вел активный образ жизни, стал депутатом — то есть человеком по определению безгрешным, неподсудным, а еще информированным…

— Что, Виталик, — прошептала я, — открыл тебе папуля дивный мир? Конечно, папа плохому не научит…

— Ты никак стыдишь меня, лапа? — оскалился депутат. — Не боишься, нет?

— А чего тебя бояться? Ублюдок ты редкий, последние часы доживаешь на свободе… А потом решетка, стенка… Слушай, а нормально ты с бабами не пытался? Импотенция не позволяет?

Видимо, я хотела, чтобы он меня ударил.