Лиза не знала, куда спрятать глаза. Мало того, что она оказалась совсем не вдовой — героический супруг объявился подобно гомеровскому Одиссею. Без меня Пенелопа не осталась в одиночестве. На пороге дома нарисовалась известная картина «Не ждали». Вслед за благоверной вышел хромой долговязый мужчинка. Сей экземпляр не возьмут ни в ВВС, ни в пехоту и не угонят «добровольцем» в очередную Испанию.

— Ваня… Да как же это! Мы тебя схоронили… Памятники вам со Степаном поставили…

Она разревелась. Я не стал напоминать, что обещал непременно вернуться. Сказал тогда — постараюсь до рождения ребёнка, который вполне резвый такой, двухгодовалый выглянул из‑за широкой мамкиной юбки, её белорусы называют «спадницей».

Наклонился к нему, показал пальцем на хромоножку.

— Кто это?

— Тятя…

Судя по расплывающейся фигуре Лизы, вот — вот ожидается следующее прибавление в семействе. Да, траур по нам с Ваняткой недолго длился. Очевидно, новый союз любящих тел и сердец существует давно, начавшись потиху ещё до последнего полёта в Испании, то есть до похоронки. А мадам Бутакова казалась мне почти святой…

— Можа, у хату пойдзем? — застенчиво промяукал мой преемник.

Не вижу смысла. Всегда найдётся койка в казарме. Там устроил военный совет с единственным, пусть не очень авторитетным собеседником.

«И так, компаньеро Иван, мы в заднице. На носу война в Европе, кто кому рыло чистить будет — хрен поймёшь. В Москве при Управлении ВВС РККА не оставили — морально не стоек, связь с троцкистами и белогвардейцами, капитана ГБ отрихтовал…»

«Так ему и надо».

«Не спорю, по заслугам, но это мальчишество. Опыт Испании фактически пропал. Ну, есть в СССР хороший пилот — Ваня Бутаков, и сотен пять других. Капля в море! Даже Смушкевич, второе лицо в авиации и человек толковый, ни на что особо не влияет. Слышал ведь, товарищ Сталин лично руководит делами воздушными, чуть ли ни четверть экономики страны пашет на авиацию. А результат? Масса самолётов, устаревших против Bf-109 и новых немецких бомберов, тысячи лётчиков, подготовленных хуже нацистов, дефицит во всём — запчасти, топливо, смазочные материалы, боеприпасы. Если честно — я в отчаянии. Скоро вновь припрётся тот же ангел, что в горах у Мадрида, начнёт давить. Вот и исполнится твоя мечта — меня обратно в преисподнюю, а ты живи как хочешь. Может, ну его к чёрту, свалю прямо сегодня, надоело. Не вышло — так не вышло».

И услышал ответ, прямо противоположный ожидаемому. Патриотизм напарника превзошёл желание освободться.

«Погоди. Давай дождёмся начала войны. Прекрасно знаешь, что с тобой за штурвалом лётчик Бутаков сильнее».

Я даже зауважал его. Естественно — согласился. Ясно без точных подсчётов, мои грехи на земле с тридцать шестого наверняка превосходят заслуги. Поэтому не стал дёргаться и потянул армейскую лямку дальше, за две августовские недели службы в Бобруйске понял: здесь ничего к лучшему не изменилось, разве что косметически.

Бригаду расформировали, упразднили авиаотряды. Остались эскадрильи, сведённые в полки. После бурных чисток в армии и резкого увеличения количества авиаполков бурно выросли в должности красные соколы без малейшего руководящего опыта. Мне, Герою Советского Союза, представленному к майорскому званию, со скрипом доверили эскадрилью, а командиром полка назначен капитан с десятью вылетами на Халхин — Голе, причём сухими, ни одного сбитого.

Разрешили чаще подниматься в воздух — вопли командования о недостатке практической подготовки у пилотов, прибывавших в Испанию и Монголию, просочились в уши вождя. Но циркуляры об аварийности никто не отменил.