Обычно она чувствовала себя так, словно была всего лишь чистым и незамутненным хранилищем переживаний. Но теперь она вдруг осознала свое тело, тот самый сосуд из плоти, который так долго ей служил и так сильно отошел от своей первоначальной формы. Слишком длинные, многосуставчатые пальцы напоминали лапы паука. Лицо походило на фарфоровую маску с большими поблескивающими глазами и высокими скулами, лоб пересекал гребень затвердевшей кожи и поднимался вверх по уродливо вытянутому черепу, который в длину достигал целого метра. Таз расширялся и расходился в стороны от талии изогнутыми костяными лепестками, а хребет был сильно удлинен за счет сотен позвонков и извивался по собственной воле. Кожу украшали не грубые татуировки, но изящные спирали, нанесенные столь тонко, что их мог увидеть лишь тот, кто достаточно долго всматривался в игру света и тени на теле леди Харибдии. Впрочем, очень немногие отважились бы пялиться на правительницу Торвендиса подобным образом. Эта мысль была приятна.

Замутненный хрусталь поплыл, в нем проявились образы. Леди Харибдия пожелала, чтобы они выстроились колоннами и рядами, и так они и сделали. Каждый из них показывал отдельный участок планеты, которую она считала своей собственностью. Мир существовал ради удовольствия Слаанеша, бога, которому она возносила все свои молитвы, но скалы и горы, плоть и кровь его обитателей принадлежали ей, и она могла лепить из них, как из глины, все, что ей было угодно. Так леди Харибдия и поклонялась своему богу — через подобные деяния и собственную фантазию, участвующую в них. Чтобы Торвендис был посвящен Слаанешу, она должна была полностью владеть им и контролировать его. Поочередно концентрируясь то на одном, то на другом образе, она разглядывала Торвендис. Корчащийся пласт из плоти пульсировал в одном из многочисленных зданий города, омытый сиянием похоти, и леди Харибдия ощутила легкую ностальгию по тем временам, когда она была юна и наивна и очертя голову бросалась в ритуальные оргии. В те годы она претерпела и унижения, и триумфы, и вышла из них истинным эмиссаром Князя Наслаждения, отдавшись чистым удовольствиям, дистиллированным из тел и душ ее подданных. Хотя она сама была эстеткой, все еще были бесчисленные миллионы нижестоящих, которые поклонялись Слаанешу незамысловатым образом, который только и могли понять их непросвещенные умы. Они-то и сплетались в пульсирующие узлы переплетенных конечностей.

Одна нить ее внимания прикоснулась к пронизанным скверной землям на юге, где магия напитывала землю, как кровь — бархат. Те, кто мог здесь выжить, возделывали землю и торговали друг с другом, чтобы поддержать свое существование, но они давно уже выродились и превратились в людей с тупыми лицами и умом скота. Она чувствовала невыносимую глупость, кроющуюся за их глазами — та ощущалась как нечто плотное и губчатое, казалась мокрой и липкой, а звучала как бульканье в грязи.

В не знающих света глубинах океанов, которые окружали крупнейший континент Торвендиса, медленно плыли косяки морских существ — уродливых и мутированных версий тех тварей, из которых был построен фундамент крепости. Постоянный страх перед хищниками и жажда добычи придавали соленой воде сладкий и резкий привкус. Группа воинов-варваров вразброд плелась по острым, как зубы, горам. Харибдии не было дела до подобных людей — они порой набегали на поселения, что вырастали у внешних стен, но были подобны мухам, которых могли легко прихлопнуть ее легионы, если она вообще доходила до того, чтоб уделить им внимание. Воины выглядели мускулистыми и закаленными жизнью, проведенной среди суровых стихий, за спинами у них было оружие, а в глазах горело убийство. Харибдия тысячу раз видела, как такие люди вырастают, сражаются и умирают. Она двинулась дальше.

Бригады рабов трудились глубоко внизу, в тенях основания крепости. Они были набраны из нежеланных детей горожан и крепких пленников, захваченных в бою войсками Харибдии, и подавляющее большинство их жило и умирало в шахтах.