Покровский посоветовал ей заткнуться. Лиза исполнила приказ, но потом еще
несколько раз смех невольно прорывался из нее короткими всплесками, причем смех этот был каким-то нехорошим, двусмысленным. Самым
подходящим термином, который в связи с этим пришел Насте на ум, был «нервный смех», но все же и это слово было не совсем точным. Они сидели
в машине и ждали Лизу, а Настя все пыталась сообразить, что же это был за смех, как будто от решения этой задачи зависело что-то очень
важное.
Или, может быть, ей просто не нравилось, когда над ней смеются.
– Боже мой, – сказал водитель. – Артем, смотри…
Покровский подался вперед, Настя тоже – через лобовое стекло они увидели, как по переулку к машине бежит Лиза. Впрочем, слово «бежит» было
не совсем точным описанием ее движений.
– Заводи, – сквозь зубы сказал Покровский. – Заводи и по-тихому задним ходом выезжай отсюда…
– Что-то случилось? – спросила Настя.
– Нет, ничего. Все в полном порядке, – сказал Покровский, не сводя глаз с Лизы. Потом он не выдержал, вылез из машины, в два прыжка
подскочил к Лизе, сгреб ее за воротник куртки и зашвырнул на заднее сиденье. Машина мягко катилась назад, но Лиза тут же, как чертик из
табакерки, выскочила из машины наружу. Покровский, зверея, толкнул ее назад, однако Лиза, заливаясь громким смехом, бросилась к нему на шею
и повисла, обхватив майора ногами вокруг пояса.
Покровский ударил ее по лицу и снова втолкнул в машину, сам сел рядом и попытался утихомирить рыжую бестию. С той творилось что-то неладное
– она безостановочно хохотала, хлопала себя ладонями по коленкам, прыгала на сиденье. На лице у нее было выражение абсолютного счастья, к
которому была подмешана основательная порция безумия.
Этому счастливейшему лицу Покровский отвесил еще одну пощечину, но Лиза ее не заметила.
– Дура, ты чего сделала? – прохрипел Покровский, прижимая рыжую к сиденью.
– Я… обожаю… этот… город, – сквозь истерический смех проговорила Лиза. – Они тут… сами… просто вешаются…
Конец этой странной фразы утонул в новом приступе смеха. Когда Лиза заметила рядом с собой напряженную и ничего не понимающую Настю, она
просто сложилась от смеха пополам.
– Она… наркоманка? – тихо спросила Настя.
– Нет, – сказал Покровский.
Лиза резко выпрямилась, и ее сморщившееся от хохота лицо оказалось в нескольких сантиметрах от тщательно ухоженного и застывшего, как
маска, лица Насти.
– Ты… такая смешная… – проговорила Лиза. – Давай я и тебя…
Ее раскрытые губы потянулись к накрашенному рту Насти. И тогда Покровский взял Лизу сзади за шею и треснул лбом о спинку переднего сиденья.
Настя вскрикнула, потому что сделано это было с силой и со злостью, короче говоря – на совесть.
– Ничего, – сказал Покровский Насте. – Переживет. С нее как с гуся вода.
Он был прав, потому что Лиза продолжала смеяться, правда, не так громко, как прежде.
– Ну ты и дурак, – сказала она Покровскому, потирая ушибленное место. – Шуток не понимаешь.
– А ты знай место и время, – огрызнулся Покровский, глядя на часы. – Девятнадцать ноль пять. Настя, вперед. Ни пуха тебе…
– К черту, – автоматически проговорила Настя. |