- И прекрасно! - сказал Смоляков.

- Чего же прекрасного-то?

- А то, что послал их к чертям собачьим. И едешь в Сибирь. Я уж учуял, депешу дал, чтоб встречали. И цех для твоих образцов приготовил.

- Образцы у меня собраны... Только по Тобольской губернии около семисот...

- Я читал твои статьи о тобольских пшеницах. О чем говорить!

- Дело не только в пшеницах. Я хочу заложить линии и по кукурузе, по картофелю, по конским бобам, гороху, могару, сорго, свекле...

- Отлично!

- Я хочу провести агротехнические опыты! Влияние томас-шлака и селитры на урожай картофеля, влияние способов посева овса, сравнение урожаев смесей двух рас яровой пшеницы с урожаем чистой расы...

- Превосходно!

Кострома. Тот же самый дом Твердохлебовых на Нижней Дебре. Но теперь мы видим просторную гостиную с растворенными дверями на террасу. Обстановка довольно скромная. В гостиной сидят тетя Феня, Ирина, Муся. Сестры тихонько наигрывают в четыре руки на пианино. Тетя Феня слушает плохо, все поглядывает на террасу. Хозяйка Анна Михайловна с палитрой и кистями стоит у мольберта, набрасывает портрет худого длиннолицего молодого человека, сидящего в шезлонге. Тот курит и говорит, лениво покачивая ногой:

- Черт-те что! Не глаза получаются, а провалы, колодцы! Я пока еще живой.

- А я виновата? У тебя взгляда нет, Филипп, мысли!.. Или ты спишь?

Да, это тот же Филипп Лясота, но еще совсем молодой, без бороды.

- Я забываю мир - и в сладкой тишине я сладко усыплен моим воображеньем... - бормочет он.

Тетя Феня заметно нервничает, наконец встает, подходит к Анне Михайловне.

- Аня! Ты можешь оторваться наконец! Я сегодня уезжаю.

- Попробуем теперь краплак... - говорит свое Анна Михайловна и кладет кистью мазок. - Вот так! - Не отрываясь от работы: - Феня, голубчик. Ведь ты знаешь мою привычку: когда я пишу, чувства мои трезвеют, я могу принять самое нужное решение. Говори! Здесь все свои.

- Но боже мой! Есть же у человека какие-то интимные вопросы.

- И просыпается поэзия во мне... - бормочет Филипп, но, услышав последнюю фразу, словно очнулся: - А? - Смотрит на тетю Феню, та на него. - Это вы мне? Пардон, мадам, пардон.

Он встает, перешагивает через поручень балюстрады и уходит в сад.

- Ну вот, всегда у тебя так! - с досадой говорит Анна Михайловна. - Что тебе понадобится - сейчас же вынь да положь.

- Не столько мне понадобилось, сколько Ивану Николаевичу, детям и тебе, наконец.

Сестры прекращают игру, прислушиваются.

- Пойми же, Иван Николаевич ушел из Думы, сейчас он вроде безработного... Рвется в Сибирь, и под любым предлогом. Все решится на днях. Надо готовиться к переезду, - говорит тетя Феня.

- Но я теперь не могу ехать в Сибирь... Теперь...

- Почему?

- Ну, нельзя же бросить дом... Ивану Николаевичу легко - он шестой год как студент, по квартирам живет. И в Сибирь налегке поедет.

- Зачем же налегке? Езжайте все вместе. Я помогу вам.

- А куда девать Иришу? Здесь ей полдня езды - и дома... А Филиппа? Он же больной! Его в Карлсбад везти надо!

- В Карлсбад? Но это больших денег стоит!

- Деньги Карташов даст. Филипп - талант, пойми ты. Ему нельзя без ухода, без надзора - он погибнет!

- Но Иван Николаевич?

- Что Иван Николаевич? Ивану Николаевичу за пятьдесят перевалило... Он человек выносливый, прекрасно приспосабливается к среде... И если хочешь знать - мы для него обуза. По крайней мере, на первый период.

- Тетя Феня, я еду с тобой, - говорит Муся.

- Ну и пожалуйста! - вспыхнула мать. - И ты тоже собирайся. Ну, чего смотришь? - накинулась она на старшую дочь. - Уезжайте все! Все!

- Мама, не шуми, - холодно произносит Ирина. - Ты же знаешь - я поеду.