Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан — и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.
Шуму Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приёмы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума Шума стояла у стены и жевала булку с варёной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырёк которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот трансформер.
Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребёнка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.
Голем по имени Шнырёк.
— Привет. — Витольд улыбнулся. Шума Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда ещё один кусок, прожевала и сообщила:
— Хороший день выдался. Она никогда не здоровалась.
Шнырёк скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.
Никто в Тайном Городе не помнил настоящего имени старухи. И хотя в архивах Зелёного Дома наверняка сохранились точные записи, все предпочитали называть бродяжку так, как она хотела: Шумой Шумой. Нейтрально. Потому что настоящее имя вызывало в памяти простую и страшную историю о том, как двадцать лет назад, во время войны Великих Домов, чересчур горячий маг нанес слишком сильный удар по врагам. Настолько сильный, что помимо противников досталось и жителям дома, во дворе которого развернулась схватка. Четырнадцать трупов. Двенадцать челов, муж Шумы Шумы и её ребёнок. Витольд знал об этой истории с детства. И, как и большинство чудов, считал, что смертная казнь, к которой приговорил горячего мага великий магистр, была слишком суровым наказанием за небольшую оплошность. Считал так до тех пор, пока не познакомился с Шумой Шумой — фатой Зелёного Дома, не сумевшей оправиться от того удара.
От удара, который её не задел.
От удара, который сломал её жизнь.
— Заработала сегодня?
На лице старухи появилась хитроватая улыбка.
— Много. Да.
Застывший на губах соус напоминал размазанную помаду. Витольд кивнул:
— Значит, действительно хороший денёк.
Её пытались лечить, но безуспешно — разум женщины отказывался возвращаться в реальный мир. Её пытались запереть, но она билась в истерике и пробовала покончить с собой. И тогда, убедившись в том, что старуха безвредна, её отпустили. Приглядывали, конечно, но в жизнь потерявшей себя фаты не вмешивались. Шума Шума бродила по городу, промышляла мелким воровством, и единственным, к кому она по настоящему привязалась, был маленький туповатый голем.
— А я на турнир решил съездить, — сказал Витольд. — Размяться.
Старуха затолкала в рот последний кусок бутерброда, прожевала, вытерла губы и руки скомканной салфеткой и, только сейчас обратив внимание на свёрток, произнесла:
— Сабли!
— Угу, — подтвердил Ундер. |