|
– В другую комнату его, может? – Пусть сидит, смотрит. Потом на том свете будет чего вспомнить. Я сидел и тупо молчал. Не приходило мне в голову ничего подходящего, что мог бы я сказать в этой ситуации. Бычары все еще возились. Может быть, супераппаратуру свою настраивали – простенькую видеокамеру под названием "Сонька"? Леха уже спустил трусы и стоял ко мне задницей – толстой, розовой, размера пятьдесят шестого. Девушка отчаянно дергалась на диване, пытаясь вырваться из веревок. Леха щелкнул в воздухе кнутом. Дурным кожаным кнутом, купленным, вероятно, в магазине "Все для садомазохистов и онанистов". Вова пошел к видеокамере и заглянул в глазок. – Пойдет, – сказал он. – Давай! Мне стало совсем плохо. Я завозился, пытаясь хоть как-то ослабить руки в чертовых браслетках. Я забормотал что-то вполголоса. Я бормотал что-то. Я произносил какие-то слова, звучащие вполне осмысленно. Самое удивительное, что я этих слов никогда не слышал. И, тем не менее, я тихо, но четко выговаривал слова на незнакомой мне латыни. Это звучало как заклинание. Или как молитва. И, когда я произнес последние слова: "…Deo Volente! Sanctus! Amen!" [46 - Волею Божьей! Свят! Аминь! (лат.).], в наручниках, сковывающих меня, что-то тихонько звякнуло. Они разомкнулись, эти наручники, и упали на пол. Я сидел, не в силах пошевелиться. Потому что я был невероятно испуган. Кровь отлила от лица моего. Я никогда не встречался ни с чем сверхъестественным, я даже не верил в сверхъестественное. И вот теперь я сам, самостоятельно, прочитал заклинание, избавившее меня от цепей. И даже не знал, откуда оно взялось в моем съежившемся от страха мозгу. Знал. Знал, конечно. И, хотя мне больше пристало бы радоваться в тот момент, потому что руки мои были свободны, и я получил отличный шанс выжить, я с трудом дышал от страха. Потому что это значило то, что мне вовсе не привиделись те двое людей в балахонах, и каземат, в котором я валялся на гнилых шкурах. Они существовали на самом деле – здесь, в Испании, много веков назад. И я каким-то образом в самом деле побывал там. Девчонка заорала, как ненормальная. Я вздрогнул и снова вернулся к реальности. Оказывается, бегемот Леха уже вытащил тряпку из ее рта и пытался засунуть туда что-то другое. Он уже начал свое кино. Судя по всему, он успел пару раз хлестнуть мою девушку плеткой, потому что на левой руке ее вспухали багровые полосы. Я вдруг ощутил, насколько ясна моя голова – словно не были по ней сегодня чугунной кочергой. Я почувствовал, насколько легко и послушно мое тело. Наступило время фаэны. 11 – Эй ты! – громко сказал я по-русски и под нялся на ноги. – Поросенок жирный! Повернись сюда! Леха, казалось, поворачивался целый час. Долгий час растянутых секунд, утонувших в прибое адреналина. И я медленно делал свои пять шагов от камина – плыл в кричащей, напряженной тишине. И в тот момент, когда круглое свинячье лицо уставилось на меня круглыми от изумления глазами, оно встретилось с моим кулаком. Наверное, мне нужно было сделать по-другому – бить его старательно, долго, с пыхтением, вымещая всю ненависть нормального Гомо Сапиенса к человекообразным скотам. К свиньям, попирающим копытами своими наше достоинство, и наш разум, заваливающим навозом своим ту грань, что отделяет человека от животного. |
